Идущие добрую четверть века споры о наследии Дж.Р.Р. Толкиена в России, особенно среди тех, кто так или иначе причисляет себя к патриотам, временами оживляются, временами как будто затихают, но вспыхивают снова и снова, несмотря на то, что все возможные аргументы за и против были приведены уже сотню раз. Несомненно, в свое время важной вехой в этих спорах явилась взорвавшая Рунет в 2007 году книга Максима Медоварова «Дж.Р.Р. Толкиен: христианин, консерватор, традиционалист» (третья редакция книги вместе с многочисленными приложениями и рецензиями была размещена в Сети в 2009 году). В свете недавних московских событий (декабрь 2014 г.) мы сочли возможным разместить основную часть этой книги на «России-3» в 4-й редакции, при минимальной правке по сравнению с 3-й редакцией.
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОТ АВТОРА
В последние пять лет я несколько раз получал предложения издать мою книгу о Толкиене в бумажном варианте и каждый раз отвечал решительным отказом. Все мои сочинения и труды, написанные до 2009 года включительно, я считаю во многом незрелыми и устаревшими. В то же время количество положительных отзывов о книге, приходивших мне со всех уголков планеты, было столь велико, что от основного содержания книги мне не приходится отрекаться и теперь. Она сыграла свою положительную роль, но позволительно сомневаться, может ли она продолжать и сейчас играть такую роль даже в своей последней редакции 2009 года. И дело даже не в том, что в книге иногда высказываются взгляды, которых я сейчас разделить не могу. Таких мест совсем немного, и удалить их не представляло бы труда. Дело в ином.
С одной стороны, за последние пять лет в России не было дискуссий о наследии Толкиена, сравнимых по размаху или глубине с теми, что имели место в конце 90-х – начале 2000-х годов. А те, которые и были, рассмотрены в рецензиях, приложенных к книге. С другой стороны, за истекшие годы либо впервые были изданы, либо впервые стали мне доступны многие ключевые труды. Увидели свет новые посмертные труды самого Толкиена: «Дети Хурина», «Новая песнь о Вёльсунгах», «Новая песнь о Гудрун», «Падение Артура» (первые три уже изданы на русском языке). Полностью переведены на русский язык первые два тома «Истории Средьземелья», а в 2014 году стал доступен в Сети и полный перевод «Записок клуба „Мнение“» – произведения, в огромной степени являющегося ключом к личности и мировоззрения Толкиена. В последние годы был опубликован ряд архивных документов, относящихся к Толкиену и «Инклингам». В России увидел свет перевод книги Стрэтфорда Колдекотта «Тайное пламя: духовные взгляды Толкиена». Защищена первая в России кандидатская диссертация по Оуэну Барфилду и сразу несколько интересных диссертаций по Толкиену. Стал доступен в русском Интернете ключевой труд Тома Шиппи «Дорога в Средьземелье». Нельзя не упомянуть также интересную, хотя и спорную статью Леонида Мосионжника о сравнении Толкиена с Вагнером. Появились новые биографии Толкиена пера Майкла Хорна и Майкла Уайта (последняя уже издана на русском языке). Вышла первая оригинальная русская биография писателя, принадлежащая Сергею Алексееву, причем главы об отношении Толкиена к наследию самых разных иных писателей являются уникальными. Мне стал доступен английский текст классической книги Хэмфри Карпентера «Инклинги» и прославленное «Поэтическое чтение» Барфилда. Вышли на экраны уже три части фильма Питера Джексона «Хоббит». Увидели свет высказывания Анри Корбена о Толкиене. Наконец, мне и самому удалось побывать в Оксфорде, в том числе на могилах Толкиена, Льюиса и Уильямса, а также на знаменитых местах их «трудовой славы». Наконец, за прошлые несколько лет я глубоко вник в творчество Уильяма Морриса, Джорджа Макдональда, Хилари Беллока, Кристофера Доусона – фигур, вне контекста которых Толкиена рассматривать невозможно. Следует учесть и ряд новых работ о К.С. Льюисе на английском и русском языках, появившихся в указанный промежуток времени.
Кажется, перечисленного достаточно, чтобы понять: самым правильным было бы написать всю книгу заново. К сожалению, из-за недостатка свободного времени сделать это сейчас невозможно, а запрос на минимальную просветительскую работу среди тех, кто интересуется традиционалистской мыслью и противостоянием яду мира Модерна, по-прежнему велик. Поэтому было принято решение о публикации основного текста моей книги о Толкиене на сайте ЕСМ с минимальной правкой.
Следует добавить, что выходивший до 2013 г. в Киеве журнал «Палантир» любезно предоставлял мне свои страницы для публикации ряда переводных статей о Традиции и наследии Толкиена, и моих комментариев к ним. Эти статьи также в свое время будут размещены на «России-3». В последнем, шестом номере «Палантира» была начата (под заголовком «Из истории толкиеноведения и толкиенизма») публикация избранных очерков и рецензий, посвященных спорам о Толкиене в России и некоторым отдельным зарубежным и отечественным статьям 2000-х годов на эту тему, представляющих интерес для традиционалистов. Вероятно, эта публикация будет продолжена, как только издание «Палантира» возобновится в освобожденном Крыму в наступающем 2015 году. Символично, что именно Крым был последним пристанищем готов, чей язык и культура так сильно повлияли на Толкиена.
А теперь – в путь, отринув предубеждения. Будем внимать только голосу фактов и документов.
Предисловие к 4-й редакции
Поскольку книга озаглавлена «Дж.Р.Р. Толкиен: христианин, консерватор, традиционалист» («юбилейные» подзаголовки в настоящей редакции сняты), то необходимо дать, наконец, определения консерватизма и традиционализма, как они понимаются в данной книге. Не имея сейчас возможности излагать историю использования этих терминов и споры о них, сразу поясню мое видение этой проблемы на данный момент.
Процесс «модернизации», то есть разрушения общества, основанного на Традиции, строго говоря, начался с момента начала человеческой истории и шел, то одерживая победы, то терпя временные поражения, в течение тысячелетий. Внутри каждой культуры, каждого этноса мы видим эту борьбу модернизации с Традицией, и в этом смысле позволительно, например, говорить об аналогах «консерватизма» и «традиционализма» в Древней Греции и т. п. История самой Европы со времен Карла Великого может быть описана в терминах этого противостояния. Тем не менее, глобальный масштаб модернизация приняла только в связи с колоссальными изменениями, произошедшими только в последние пятьсот лет, поэтому именно применительно к этому периоду я предпочитаю говорить о консерватизме и традиционализме без кавычек, в строгом смысле слова.
Итак, если под модернизацией мы понимаем процесс «расколдовывания мира», разрушения сословного общества и традиционных монархий, сокрушения католических основ Европы и православных основ нашего общества, процесс стремительного роста научно-технической мощи, индустриализации и урбанизации, а конкретными вариантами Модерна являются три идеологии либерализма, социализма и национализма, то любая реакция на этот процесс, любая его критика есть явление консервативное. Однако консерватизм всегда частичен. Консерватор, жестко критикуя одни стороны Модерна, в то же время соглашается принять некоторые другие. Одни консерваторы заботятся о том, чтобы модернизация шла помедленнее и без резких рывков, чтобы сохранились некоторые остатки традиционного общества и традиционных ценностей и в новых условиях. Это – либеральные консерваторы, типичным примером которых являются русские славянофилы. Другие консерваторы делают ставку на вырванные модернизацией из привычной колеи народные массы, низы – и это социальные консерваторы. Третьи консерваторы делают ставку на обострившееся в эпоху Модерна национальное чувство – таковы национал-консерваторы.
Лишь часть консерваторов доходит до тотального отрицания мира Модерна и тотального утверждения мира Традиции. Это – фундаментальные консерваторы, или традиционалисты. На мой взгляд, полноценными традиционалистами следует считать тех мыслителей, для которых характерны две обязательные и несколько факультативных черт.
Во-первых, они утверждают, что с самого начала времен, с начала человеческой истории существует Традиция, тянущаяся непрерывной цепью вплоть до настоящего времени; эта Традиция часто искажалась и засорялась, но всё же её здоровое ядро проявлялось у всех народов и локальных традиций мира. Христианский традиционализм делает акцент на том, что вся дохристианская история полна прообразов и предзнаменований того, что принес с собой Спаситель и что они восходят ко временам Адама. Символическое истолкование исторических явлений, поиск среди них отражений и прообразов друг друга – обязательная черта традиционализма. (Кроме христианского, существуют также нехристианский неоплатонический традиционализм, включающий Юлиуса Эволу, и исламский традиционализм, но они могут быть поняты только в свете христианского традиционализма.)
Во-вторых, традиционалисты утверждают, что история человечества представляет собой «системный сбой». Начавшись с Рая, с Золотого Века, она впадает в самые темные времена, причем сейчас мы живем уже близко к «точке полуночи», когда традиционные основы общества уже разрушены почти полностью. Но история должна закончиться не просто катастрофой, но возвращением в Рай, в Золотой Век, который будет даже лучше изначального. Земная история есть не что иное, как осуществление во времени неоплатонической диалектики пребывания, исхождения и возвращения (говоря словами Толкиена, Arda Alahasta – Arda Hastaina – Arda Envinyanta). Сравнение первых страниц Книги Бытия и последних страниц Откровения Иоанна Богослова говорит само за себя, и вопрос лишь в том, что только традиционалисты способны развернуть из этого сопоставления целостную философию истории.
Две названные черты являются необходимыми и достаточными для того, чтобы отнести того или иного автора к традиционалистам. Если присутствует только одна из этих черт, то это может быть прекрасный философ или социолог (назовем хотя бы Питирима Сорокина), но не традиционалист в подлинном смысле слова.
Желательно, чтобы в наследии того или иного традиционалиста присутствовала также антропология – учение о человеке в его отношении к Богу и миру, о жизни и смерти. Если в этом наследии присутствуют еще и хорошо разработанные онтология и гносеология, а также натурфилософия, то большего и желать не приходится. Но не для всех традиционалистов это характерно. Обязательными условиями являются только два названных выше критерия.
В соответствии с данным определением, я выделяю четыре большие «национальные школы» традиционализма: романскую, германскую, британскую и русскую.
Первым романским автором, который полностью отвечает критериям традиционалиста, являлся Жозеф де Местр. В ХХ веке к романской «школе» традиционализма можно с полным основанием относить Рене Генона, Юлиуса Эволу, Гвидо де Джорджио, Мирчу Элиаде, Жана Парвулеско.
В Германии на такой прекрасной базе, как онтология и антропология Гамана, историософия Гемстергейса и социология Юстуса Мёзера, традиционализм оформился в эпоху немецкого романтизма, причем Новалис навсегда останется традиционалистом par excellence, величайшим образцом чистейшего традиционализма. Теология Франца Баадера, социология «исторической школы права», Адама Мюллера и Карла-Людвига Галлера, философия позднего Шеллинга, историософские элементы у Вагнера, «история бытия» Хайдеггера, великие прозрения Шпенглера, мудрость братьев Юнгеров – все они в той или иной степени содержат большинство элементов традиционализма, но никто из немцев и примыкающих к ним скандинавов (например, Кнут Гамсун) не создал столь же всеобъемлющей системы или доктрины традиционализма, как романская «школа».
Задание, поставленное Новалисом, было в гораздо большей степени реализовано британской «школой» традиционализма, к которой мы относим англоязычных авторов как английского, так и кельтского происхождения. Английский консерватизм XIX века, в значительной степени являвшийся реакцией не столько на французскую революцию, сколько на промышленный переворот, сделал очень многое для адаптации философии немецкого романтизма и ее соединения с платонической традицией. Кольридж, Карлейль и многие другие подготовили отличную почву, на которой стали сеять Джордж Макдональд и Уильям Моррис – авторы, подошедшие к полноценному традиционализму вплотную и которым не хватило лишь одного шага. В ХХ веке в Англии, с одной стороны, мы видим почтенную католическую традицию рассмотрения всемирной истории с точки зрения вечной Традиции (Честертон, Беллок, Кристофер Доусон), с другой стороны, и многие вышедшие из протестантской среды авторы отличились с этой стороны (от Йейтса до Элиота и Паунда включительно). Полноценный традиционалистский синтез, однако, смогли осуществить лишь «Инклинги», но не все они внесли равноценный вклад в это великое дело. В частности, у Льюиса можно найти все ключевые положения традиционализма, но они разбросаны по разным трудам и смешаны с «мусором» модернистского происхождения. Хотя традиционалистская сердцевина мировоззрения Льюиса для меня после многих лет его изучения стала очевидной, но нельзя не признать, что стройность, последовательность и однородность его мировоззрению всё же не присущи. В этом смысле Толкиен как традиционалист практически безупречен. Его философия истории, его антропология и онтология, его высказывания о соотношении дохристианской традиции германцев с христианством, его отношение к современному миру делают его мысль поистине всеохватной, а его философия искусства, не оставшаяся на бумаге, но реализованная в его собственной жизни вплоть до надписи на могиле, позволяют сказать, что он воплотил в жизнь программу поэта, намеченную еще Новалисом – в то время как, к примеру, Джордж Макдональд, двигаясь в том же самом направлении, остановился на полпути. Все упреки, которые мы с позиций сегодняшнего дня действительно можем сделать Толкиену, будут лишь упреками по части ограниченности горизонта европейских ультраправых середины ХХ века (тем более что надо учитывать католический контекст и сравнивать Толкиена, в первую очередь, с Доусоном, Честертоном, Беллоком, Во и де Джорджио), и на его фоне в этом смысле даже Генон и Эвола, пожалуй, будут смотреться не столь выигрышно.
Что касается «русской школы» традиционализма, то как единой линии развития ее никогда не существовало.
Традиционализм в России всегда был представлен конгломератом авторов, каждый из которых был вынужден искать источники вдохновения более-менее самостоятельно. Подлинные традиционалистские идеи в Россию занесли Петр Яковлевич Чаадаев (под прямым влиянием де Местра и Шеллинга) и Владимир Федорович Одоевский (шеллингианец). У всех остальных русских консерваторов XIX века, от Веневитинова и Авсенева до Гоголя и Тютчева, мы встречаем только отдельные фрагменты традиционалистской доктрины, но никогда не всю ее в целом. Так, у позднего Константина Леонтьева мы находим почти готовую историко-социологическую составляющую традиционализма, а у Владимира Соловьева – религиозно-метафизическую, но синтезированы в настоящий традиционализм они были только гением отца Павла Флоренского. Флоренский навсегда останется для России непревзойденным образцом традиционалиста par excellence, каким для Германии является Новалис, а для Франции – де Местр. Кроме Флоренского, к подлинным русским традиционалистам без всяких оговорок нужно причислить Владимира Францевича Эрна (историософия которого содержится в малоизвестных и не переиздававшихся уже сто лет статьях) и Алексея Федоровича Лосева, чье учение об Абсолютной Мифологии по масштабу и систематичности может сравниться лишь с учением Генона об Интегральной Традиции. Другие русские философы, при всей громадной важности и безценности их наследия, имеют лишь частичное отношение к традиционализму.
Во второй половине XX – начале XXI века Россия дала миру множество самобытных традиционалистов. Все они чему-то учились у зарубежных традиционалистов, что-то черпали в русской традиции, что-то друг у друга, но единой линии из них выстроить невозможно. Каждый из них прекрасен по-своему. Несомненно, наиболее систематичным и глубоким философом из них является Александр Гельевич Дугин. Вместе с тем, невозможно хоть в чем-то умалить такие имена, как Юрий Стефанов, Владимир Микушевич, Владимир Карпец, Олег Фомин, Юрий Соловьев, математики-философы Александр Паршин и Виктор Кудрин, композитор-философ Владимир Мартынов и ряд других традиционалистов, наследие которых уже успело войти в золотой фонд русской и мировой мысли.
Вместе с тем такое многообразие имеет и свой минус, заключающийся в том, что не завершен синтез различных национальных «школ» традиционализма. Традиционалистские авторы зачастую незнакомы с наследием других традиционалистов. Даже такие небольшие эпизоды, как встречи русских эмигрантских философов с Шпенглером, Хайдеггером, Корбеном, Льюисом, как отзыв Анри Корбена о Толкиене или книга Эволы о Юнгере, сами по себе единичны и свидетельствует о спонтанности этих эпизодических контактов. Тем важнее такие примеры, как деятельность итальянских эволаистов 70-х годов, которые первыми в мире стали издавать в Италии книги Эволы, Толкиена и Флоренского в одной серии, восприняв их именно как традиционалистов из одного ряда, или комментарий Каменкович к Толкиену, основанный в огромной степени на философии Флоренского. Свою скромную роль я хотел бы видеть именно в написании всеобъемлющего историографического полотна мирового традиционализма. Хочется верить, что данная книга о Толкиене послужит одним из камешков в фундаменте этого здания.