Свобода

Существует один аспект легионерского движения, который пока еще не нашел должного освещения: свобода человека. Будучи в первую очередь духовным движением, видя свою цель в формировании нового человека, а в качестве надежды - спасение рода, доктрина "легионаризма" не может существовать и развиваться, не возвеличивая свободу человека. Ту самую свободу, о которой были написаны целые библиотеки и которой были посвящены бесчисленные демократические дебаты, что не сделало ее реально переживаемой и ценимой.

О "свободе" говорят и даже заявляют о готовности умереть за нее люди, верящие в материалистическую догму, в предопределенности различного рода: в существование общественных классов, в классовую борьбу, в примат экономической жизни и т.д. По крайней мере странно слышать, как человек, не верящий в первичность духа, в жизнь после смерти, воспевает "свободу". Такой человек, даже если он руководствуется благими намерениями, путает свободу с либертинажем и анархией. Не может быть и речи о свободе за пределами духовной жизни. Те, кто отрицают первичность духа, автоматически впадают в механистический детерминизм (марксизм) или в безответственность.

Люди связаны друг с другом взаимной выгодой, будь то семейные или экономические связи. Некто Х становится мне товарищем либо потому, что ему выпала судьба быть моим родственником, либо как напарник в работе и, следовательно, в заработке. Связи между людьми зачастую являются вынужденными, заданными извне. Я не могу избежать предопределенности семейных уз. И что касается экономической деятельности, сколько бы усилий я не предпринимал, в лучшем случае я могу сменить товарищей в заработке - но всегда буду вынужден солидаризироваться с какими-то людьми, которых я не знаю, и с которыми меня связывает одна лишь случайность быть богатым или бедным.

Существуют, однако, духовные движения, в которых люди связаны друг с другом посредством свободы. Никто не принуждает людей присоединиться к этой новой духовной семье. Никакая форма внешнего детерминизма не может заставить их стать братьями. К примеру, христианство было подобным движением в эпоху прозелитизма и мученичества, люди присоединялись к нему добровольно в стремлении обогатить свою духовную жизнь и одержать победу над смертью. Никто не вынуждал язычника принимать христианскую веру. Напротив, государство с одной стороны, инстинкт самосохранения с другой воздвигали бесчисленные препятствия на пути того, кто стремился стать христианином.
И несмотря на это, жажда быть свободным, самостоятельно определять свою собственную судьбу, победить экономические и биологические детерминизмы была сильнее. Люди становились христианам, хотя прекрасно понимали, что могут внезапно обеднеть, могут быть разлучены с членами семьи, оставшимися в язычниках, могут быть пожизненно заключены в тюрьму или даже познать самую жестокую смерть, смерть мученика.

Будучи движением глубоко христианским, ищущим свое оправдание на духовном уровне, "легионаризм" видит свои корни в свободе, находит в ней источник мужества. В Легион приходят те, кто свободен, те, кто решил преодолеть железные оковы биологического (боязнь смерти, страдания и т.д.) либо экономического (страх нищеты) детерминизма. Самый первый жест легионера - это жест абсолютной свободы. Легионер осмеливается порвать с цепями духовного, биологического и экономического рабства. Никакая внешняя предопределенность не может больше влиять на него. В тот момент, когда решаешь быть свободным, как будто по волшебству исчезают все страхи и комплексы неполноценности. Тот, кто вступает в Легион, навсегда примеряет смертный саван. Это означает: легионер чувствует себя свободным в той степени, в которой сама смерть не пугает его. Если Легион и культивирует с такой страстью дух самоотречения, не раз доказав на деле способность к жертве, то это лишь проявление той бесконечной свободы, которую обретает легионер. Тот, кто умеет умирать, никогда не станет рабом. И речь идет не только об этническом или политическом рабстве, а в первую очередь о рабстве духовном. Если ты готов умереть, тебя не смогут поработить ни страх, ни слабость, ни застенчивость. Примирившись с мыслью о смерти, достигаешь ту максимальную степень свободы, которая только доступна человеку на земле.

Черновцы, 1937