Мирча Элиаде: О некоем чувстве смерти

Чудо смерти состоит не в том, что она завершает, но в том, что она начинает. Ничто меня не пугает в том факте, что смерть кладет конец биологии, что окончательно завершает серию органических опытов, что одним словом останавливает на месте жизнь. В этом смысле я уже познал смерть; из своего опыта, из того, что вижу у других; я сталкивался бесчисленное количество раз с феноменами смерти, с агонией, с угасанием, с замиранием на месте. Я умирал столько раз до этого момента, как и любой человек, что настоящая смерть не может меня испугать. В этом смысле каждый знает смерть. То, чего не знает никто – это начало после смерти. По правде после каждой смерти в жизни нам удается тем или иным способом заново познать себя, перенять другую жизнь. Но все эти возрождения протекают в рамках органической и моральной жизни, имеют одинаковое содержание, отличаясь лишь структурой. Мы возрождается беспрестанно, но возрождается с теми же ценностями, с тем же органическим опытом, практически с теми же источниками духовного света. Это не решительное, безвозвратное, единственное изменение.

Это безвозвратное изменение мы пробуем только лишь через смерть. В смерти чудесно то, что в ней начинается «что-то» совершенно отличное от того, что мы знаем, совершенно отличное от того, что мы ожидаем, чтобы было. Продолжается что-то, для чего мы не имеем глаз, чтобы это увидеть в течение жизни. Продолжается что-то, что мы могли бы познать, но что мы не знали как искать в течение жизни; что-то невесомое, тайна, абсурдность, знаю ли я что? Правда в том, что хотя начинается что-то совершенно отличное от жизни, смерть продолжает все же сознание, с которым мы могли бы встретиться еще во время жизни. Это главный парадокс смерти: другое, чем жизнь и все же что-то, что мы могли бы познать напрямую с помощью жизни.

Я спрашиваю себя, если настоящая сущность жизни не является той же самой, что и сущность смерти. Но не в том смысле, который вы придаете жизни и смерти. Для вас жизнь – это перманентное течение, постоянный поток, а смерть – это та же самая вещь, по меньшей мере, в самом начале, это прохождение, потеря где-то там. Вы распыляете жизнь и проектируете этот исчезающий образ относительно смерти. Вы идентифицируете жизнь и смерть с тем, что в них не является существенным. Для меня наоборот, сущность жизни – не внешний ее динамизм, но пресыщение, что-то из чего ничто не может выпасть, к чему невозможно ничего добавить. И тогда я спрашиваю себя, не является смерть тем же самым?

Люди, которые тысячелетиями испытывают негативную часть жизни, ее лишения, ее небытие, люди придумали смерть как максимум небытийности, как вакуум вечного, как абсолютно негативное. Они спроектировали в вечности, в смерти, отсутствие жизни в повседневной жизни. Если исследовать концепции (философские и научные, так как в народных гораздо больше интуиции, и таким образом они гораздо более ближе к правде) о смерти, в их основании найдете незаконченность жизни, невозможность, небытие. Вы, кто поглощенные превосходством философов и ученых, думаете, что если некий ученый представит вам хорошо продуманную книгу («глубоко» продуманную) о жизни – нужно ему верить на слово. Наоборот, не верьте никогда таким людям, тем, кто живет на обочине жизни, вне жизни, живет абстрактно и по-книжному, чувствуя то, что они могут чувствовать ( то есть очень мало), думая в своей манере, то есть так, как могут думать.

Среди великий аномалий современного мира есть и тот факт, что наука и философия учат нас жизни и смерти. Задумайтесь только на мгновение об абсурдности этой вещи: люди, что знают жизнь из лабораторий, знают ее через анализ, знают ее феномены, и люди, что думают о жизни в своих кабинетах, именно они призваны учить нас самому существенному, самому определяющему, нашему существованию, нашей смерти. Наоборот, они только осложняют и выражают наши негативные опыты, нашу небытийность.

Но вернемся обратно. Мы говорили, что мы можем познать смерть еще в жизни; не ту смерть, как мы ее все знаем (духовное окостенение, остановка на месте), но смерть в ее первоначальном понятии, понятии начала, начала безвозвратного. Для этого у нас нет чего-то невесомого, полного проживания жизни, у нас нет того, чего не знает никто; и поэтому смерть представляется нам чудом, что точно вводит нас в это невесомое, которое столь многие из нас напрасно ищет в течении жизни.

Чудо в особенности состоит в тотальном переворачивании ценностей. Жизнь, как мы ее понимаем – это постоянное восхождение, постоянное моральное и духовное совершенствование, непрерывная цепь завоеваний, приобретений, понимания, опытов. Совершенный человек с нашей точки зрения – это тот, кто узнал больше, поднялся мыслью и душой выше, больше понял. Скажем, с 12 до 60 лет, этот совершенный человек непрестанно трудился, чтобы подняться выше, чтобы очистить себя, понять, познать. К порогу смерти он приходит совершенным человеком. И тогда, в простом органическом опыте, он умирает и просыпается неожиданно в другом мире, где ценности – другие и восхождение понимается по-другому.

Это чудо. Это парадокс; платишь целую жизнь для того чтобы возвыситься, очиститься и познать, для того, чтобы достичь в смерти, кто знает, самой нижней ступени совершенства. В простом факте смерти несчастная старушка может подняться гораздо выше, чем какой-нибудь Бергсон, Эйнштейн, Роден. Вы ходите по улицам и встречаете по углам попрошаек, нищих женщин или слышите людей, которые страдают от самых страшных болезней, тех, что потеряли молодость в больницах, сопереживаете им, не задумываясь ни на минуту, что возможно эти люди – ангелы среди нас, архангелы, пришедшие для того, чтобы испытать нас, или это простые души, которые тогда, когда они взлетят, приблизятся гораздо ближе к свету, чем самые умные, самые святые среди нас, чем все наши благотворители. Несомненно, это простое мое воображение, но парадокс и чудо смерти дает нам право воображать что угодно. И все же я думаю о бессмысленности нашей жажды совершенства, возвышения, до тех пор, пока существует смерть, законов которой не знает никто.

Мирча Элиаде, из книги „Oceanografie” (1934), перевод Александра Бовдунова