Владимир Карпец

Спустя четыре года после окончания Второй Мировой войны, в 1949 году, почти одновременно были сделаны два исторических заявления, призванных и сегодня быть положенными в основу изменения лица Европы. Первое из них принадлежит Иосифу Сталину, который в связи с образованием Германской Демократической Республики послал ее первому Президенту Вильгельму Пику такую телеграмму: «Опыт последней войны доказал, что, поскольку самые большие жертвы ее понесли германский и советский народы, эти два народа, более чем все остальные народы Европы, способны на действия мирового значения».

О каких «действиях мирового значения» говорил на самом деле И.В.Сталин, ни словом не упомянувший в своем послании о коммунизме и марксизме-ленинизме, равно как и о германском национал-социализме и жертвах последнего, – напротив, в качестве жертв прямо названы как русские, так и немцы?

Второе заявление сделал в то же самом 1949 году – на своей пресс-конференции – генерал де Голль. «Со своей стороны заявляю, – сказал генерал де Голль, – что в основании Европы должно лежать согласие между французами и немцами. Надо раз и навсегда указать на необходимость строить Европу вместе с Россией, как только она изменит свой режим. Такова программа всех истинных Европейцев. Такова моя».

В 1963 году генерал де Голль и канцлер ФРГ Конрад Аденауэр заключили так называемый «Учредительный Пакт», который не был ратифицирован западногерманским бундестагом, и тогда де Голль, взяв инициативу на себя, не стал дожидаться, пока «Россия сменит свой режим», заявил о выходе Франции из военной организации НАТО, а затем, после ухода от власти в СССР коммунистического догматика и «верного ленинца» Н.С.Хрущева, фактически установил ось Париж-Москва. Некоторые советские газеты, особенно отражавшие воззрения Вооруженных Сил и т.н. «русской партии» «Красная Звезда» и «Комсомольская правда», тогда даже причисляли Францию к странам «национально-освободительного движения» (второго, после «международного коммунистического и рабочего движения», глобального партнера СССР). Однако общее господство марксистских, левокоммунистических сил внутри самой КПСС связало Советским Вооруженным Силам руки и не дало возможности хотя бы на уровне маневров поддержать Францию в 1968 году, после чего – особенно когда де Голль ушел – в этой стране все большее влияние приобретали силы, стремившиеся к строительству Единой Европы без и даже против России (причем не только в советской, но и гипотетически в любой форме). Именно тогда – а де Голль поплатился за поддержку не только СССР против США, но и арабских стран в «семидневной войне» – во Франции все более распространяются лжепророчества Нострадамуса, истолковываемые одновременно в антисоветском и антимусульманском ключе.

С другой стороны, по некоторым сведениям, и Советский Союз – в лице его именно военного, а не партийного руководства, то есть как раз тогда, когда во главе Генерального Штаба СССР, а затем и стран варшавского Договора стоял маршал Н.В.Огарков – после ухода и смерти генерала де Голля пытался выстроить геополитическую ось Москва-Берлин-Париж «с обратной стороны» и теперь уже иными, более адекватными изменившейся ситуации, способами. Согласно американскому исследователю М.МакГвайру, когда в 1970-1985 годах официальной военной доктриной СССР стало допущение возможности мировой войны без применения ядерного оружия – ее разработали Н.В.Огарков и генерал армии С.М.Штеменко еще при Хрущеве вопреки сопротивлению партаппарата во главе с самим Первым секретарем, а принята она была после успеха чехословацкой операции августа 1968 г. – «целью войны должно было стать полное изгнание американцев из Евразии и превращение ее целиком, включая, в первую очередь, коренную Европу, в сферу советской гегемонии». Одновременно речь также должна была идти о южных приокеанских платформах континента – то есть, об осуществлении планов Императора Павла в Индии и «вспомогательной битве за Китай» (Северный, то есть, монголо-уйгурский) – в точности по планам Петра Бадмаева, представленным Николаю II. Однако в обмен на все это притихоокеанские окраины Восточной Сибири могли быть отданы американцам как «наследникам европейской социальности» (с данным проектом, изложенным в книге M.McGuire, Perestroika and Soviet National Security. Wash., 1991, мы, к сожалению, не имели возможности ознакомиться в подлиннике и излагаем его по книге «Россия перед Вторым Пришествием», т. II, М., 1998). В последнем, впрочем, можно сомневаться, поскольку также принятый к действию Большой Океанический Проект адмирала С.Г.Горшкова, в рамках которого советский Океанский Флот должен был получить господство прежде всего над тихоокеанским регионом, не оставлял места для американского господства над Восточной Сибирью. Впрочем, военно-политическая «маскировка», мастером каковой считался маршал Н.В.Огарков, могла иметь место, и именно такие маневры давали возможность тогдашнему руководству Китая развернуть в «третьем мире» пропаганду о «сговоре двух сверхдержав по разделу сфер влияния». Если такой план в действительности существовал, то он типологически был сходен с движением гуннов и монголов «к последнему морю», каковым стал также путь русской армии в 1813-14 гг., так и не приведший, по определенным причинам, которые здесь не время и не место обсуждать, к окончательному имперскому объединению Евразии.

Разумеется, в планы Советских Вооруженных Сил – быть может, потому они и были отвергнуты руководством КПСС – не входило установление идеологической гегемонии марксизма. Руководство Советской армии, как пишет Жан Парвулеско в своей новой книге «Владимир Путин и Евразийская Империя», «не верило в марксизм, но готово было его использовать в интересах экспансии». Скорее всего, ставший более ненужным, он был бы вовсе отброшен, а в руководстве партии осуществлена «ротация элит» уже под военным контролем.

В то же время с точки зрения геополитики действительно не важно, кто и как устанавливает изначально заданные конфигурации пространства; важен сам факт такого установления, неотменимо избирающего своим орудием того, кто на это способен.

Империя есть неотменимая судьба Великого Континента, хотим мы этого или нет. А потому остается только один вопрос: кто и как будет ее строить?