Мне необходимо было понять, чего, собственно, хотят от нас американцы, почему они
нас пригласили. В это время как раз Солженицын произнёс свою знаменитую речь в Гарвардском
университете. Я видел её по телевизору, и она была совершенно неприемлема для Америки.
И вовсе не потому, что она не была антикоммунистической; как раз совсем наоборот
– антикоммунизма в ней было выше крыши. Дело было в позиции Солженицына – религи-озной и прославляющей не только дореволюционную Россию, но и вообще Святую Русь
как таковую. Для американской аудитории это было всё равно, что выпить бочку яда… Я
хорошо помню эти каменные лица – не сказать, что исполненные такой уж ненависти, но
глубина отчуждения поражала. Вышло так, что американцы хотели сначала сделать Александра
Исаевича почётным гражданином США за его глубокий антикоммунизм, а в итоге
поставили ему на лбу страшное для эмигранта клеймо: «Он любит Россию». Под Россией
подразумевалась не советская власть, а Россия вообще, Россия историческая. Об этом не
говорилось прямо, но любить Россию считалось одним из самых страшных преступлений этого не прощали.
Увидеть, каково было отношение Соединённых Штатов к нашей стране в политическом
смысле, чего они хотели от нас и от России, не составляло труда – я к тому времени уже
овладел английским языком, и надо было быть идиотом, чтобы в эмигрантской прессе, да и в
собственно американской не увидеть, в чём заключалось дело. Можно написать целый труд
о том, что собой представляет Америка, но это не тема данной книги, да и я не социолог. Для
меня был важен самый существенный момент, который мы с Машей сразу почувствовали
– это то, что и в официальной эмиграции, и, главное, в американской политике была совершенно
чётко проведённая линия, а именно, что не только коммунистический строй является
злом – злом является сама Россия. Ясно и просто. Было совершенно очевидно, что ведётся
холодная война не только против коммунизма, но и против России как таковой. Для нас это
было абсолютно неприемлемо… С моей точки зрения, это было чудовищно. Да, мы были
диссидентами, но мы никогда не были врагами своей Родины; мы хотели спастись от политического
гнёта, который, главным образом, выражался в преследовании религии и в отсутствии
свободы творчества. Да, мы уехали, чтобы реализоваться, но мы оставались русскими,
и Россия жила в наших душах, текла в наших жилах. В итоге мы решили просто не принимать
участия в политических шабашах того времени. Меня приглашали на радио «Свобода»,
но я говорил только о литературе… Помню (правда, это было уже в Париже), кто-то
из сотрудников «Свободы» был так возмущён тем, что я ни слова не говорю о политике, что
не выдержал: «Вы всё время говорите о поэзии, о Цветаевой, о Блоке, но вы поймите, что
«Свобода» – это политическая радиостанция». Мне было ясно, что от меня требовалось, и
я отделывался пустыми словами Дело не в том, что в американской прессе, тем более в пропагандистских органах, было
много лжи о Советском Союзе. Там было и много правды о нашей стране. Всё дело было
в том, как подавалась эта правда. А подавалась она отнюдь не с добрым намерением указать
на негативные стороны, дабы помочь исправить ситуацию. Цель этой правды была очевидна
– провокационным путём ослабить Россию. Для нас такое положение вещей было,
конечно, шоком, потому что одно дело выступать против политического строя, а другое –
против страны, против своей Родины… Ну, и конечно, встал вопрос о ностальгии. В статье
«Русская идея здесь и сейчас» я описал многое из того, что мы тогда чувствовали.

Отредактировано Велесов Наждак (2018-09-12 06:58:29)