Сергей ЯШИН

ПОСЛЕДНИЙ ГНОЗИС
Перевернутое отображение мира вызвало появление

ангелоподобия, серафизма, чего-то невыразимого, что проявляется

только в пустынях.

Антонен Арто. Новые проявления бытия.

ПРОБУЖДЕНИЕ
Обнаженная дева в хрустальной гробнице…

Рядом инок седой… Укрыт власяницей.

Суждено им пройти испытание стужей.

Инок черен совсем. А дева жемчужна.

Их покой берегут только единороги, Отгоняя от них наважденья тревоги.

И не знает никто, что двоим, этим снится, Ни монаху седому, ни деве в гробнице.

Не постичь это магу придворному даже.

Не для мага фантомные эти вояжи.

И как долго еще летаргии сей длиться, И когда задрожат у почивших ресницы.

И когда растворив мировые затворы, Они выйдут, по праву, верша приговоры.

И тогда никому не сокрыть свои лица… Это страшно, открытые видеть гробницы.

II ГОТИКА Взойдет Звезда грядущей нашей веры, Взойдет Звезда великой нашей власти.

Из ниш церковных злобные химеры, Грозя, оскалят, каменные пасти.

Ласкают слух слова латинской речи, В лампадах сам зажжется синий пламень.

Алхимик вновь склоняется над печью, Чтоб превратиться в Философский Камень.

Следят за магами сексоты инквизиций, Спецслужбы вечные внедрения каналий.

Но в зеркалах не отразятся лица, Тех, кто ушли в долины зазеркалий.

Лишь в темноте, под грузом ожерелий, Находят горло ласковые пальцы.

   

В ретортах кровь – лишь вина для мистерий, Младенцев жир – лишь мазь для трансформаций.

III БЕСТИАРИЙ. СОНЕТ Причащаются кровью птенцы Пеликана, Ритуальным вином наших древних мистерий.

И чувствительно сердце как алая рана, Оно чует, как Кто-то приблизился к двери.

Обезглавленный Принц вышел к нам из тумана, И в ретортах сгустились чернильные тени.

Вместе с Принцем пришли под рыданье паваны, Со страниц Бестиария странные звери.

Василиски, ехидны, кенокефалы, Прошумели в урочищах арок старинных И неспешно вошли в задремавшие залы.

Там кентавры уже подносили бокалы, Наполняя их млеком голубок невинных Или соком плодов, что пугающе алы.

IV

МАРКИЗ КАРАБАС. СОНЕТ
Лицо маркиза стало скорбной маской, Когда на сон грядущий Шарль Перро Над ним склонясь, ему поведал сказку Про ушлого Кота, носящего сабо.
Фонтан иссяк, и стихла бергамаска, И яд вдруг кто-то уронил в вино.

Все стало пусто так и так мертво, В садах любовники тотчас прервали ласку.

Стал мышью людоед. Сейчас не до него.

Принцесса спит. Как будто из фаянса Ее четы. Становится темно.

О, как мне жаль маркиза Карабаса!

Он слышит, как стучат тревожней час от часа По плитам мраморным деревянные сабо.

V ВСКРЫТИЕ Холодные плиты небесного морга, В хрустальных ретортах настой формалина.

Ланцетами крыльев архангелы Бога Вскрывают холодную плоть Андрогина.

Их лики кривятся гримасой сомнений, Им веровать слепо как будто бы мало.

Когда вместо сердца, открыв средостенье, Они ледяные находят кристаллы.

И в Ужасе Древнем архангелы Бога Бегут, опрокинув раствор формалина.

Их дразнит бессмертьем под сводами морга Раскатистым хохотом, смех Андрогина.

–  –  –
Мы только диггеры в глухих подвалах страха.

Путь наверх нам закрыт. Мы выбираем низ.

Под сводом труб мы слышим рокот Баха;

Как он хорош, наш мрачный Парадиз!

Поднявший тварь из жалкой горсти праха Сочтет, по милости, наш выбор за каприз.

Бежит опять чумное племя крыс, Носами длинными учуяв запах Краха.

Над нами бункеры, над нами грохот трасс, Нас дразнит вонь гнилых цивилизаций, Нам дарит Рок предгибельный экстаз.

Мы герильерос страшных трансформаций;

Мы раса новая. Грядем на смену рас, Светясь из темноты токсином радиаций.

–  –  –
Партизаны бетонных трущоб, Мегаполиса хищные дети.

Знаем все: и бетонный озноб И витрин замогильные клети.

Мы питомцы промышленных зон, Мы отвергли позорное счастье.

Пусть над нами навис небосклон Окровавленным бредом ненастья.

Наша сперма – холодный неон, Мы пульсируем в странном оргазме.

Мы богов полуявь, полусон, Кундалини спираль в протоплазме.

Наши лица – оскалы химер, Наши нимбы – токсин радиаций.

Мы грозим из далеких пещер Беспощадной игрой провокаций.

–  –  –
Заклятья древние как приговор суровы.

Кинжалов холодна магическая сталь.

Вновь Кровью жертвенной мы окропим основы, Причастных чаш, окрасивши хрусталь.

Значенья ведаем и различаем зовы, Мы знаем все. Нам ничего не жаль.

Разбивши вдребезги последнюю скрижаль, Дано явить нам Ужас Иеговы.

Мы снова здесь. Нас не обманет чувство, Инстинкт, не ведомый для жалкого раба.

Мы чертим знак Великого Искусства.

Мы баловни Судьбы. Нас избрала Судьба.

Дано нам созерцать сквозь первозданность Льда На трупе Бога танец Заратустры.

–  –  –
В чашах бродит давно смертоносный токсин.

Для причастья готово суровое брашно.

Снова боги глядят с прозиявших вершин И мы ведаем то, как богам этим страшно.

Их субтильную плоть Древний Ужас томит, Их не радуют впредь приношения наши.

В них от века скопилось так много обид, Не для них уготованы страшные Чаши.

Только нам эта участь теперь суждена, Только мы причащаемся ядом по праву.

Сии Чаши осушим до самого дна, В ритуальный настой, притворяя отравы.

–  –  –
Приготовьте вино из раздавленных наших сердец, Из голов наших мертвых создайте прекрасные чаши.

Пусть Судьба разомкнет эту цепь из железных колец, Мы скликаем на пир. Отзовитесь, противники наши.

В кубках вспенилась Кровь. Она быстро и славно пьянит.

Оцените на вкус эту роскошь божественной плоти.

Наша белая плоть… Как она аппетитна на вид!

Причаститесь же ей, и тогда вы вовек не умрете.

Ешьте больше, чтоб стать, хоть немного, подобными нам;

Чтоб смотреть вам с вершин. Чтобы стали вы смелы и строги.

Надо сделаться пищей всесильным и светлым богам, Чтоб вкусившие нас стали сами, как светлые боги.

–  –  –
Древний Змей закусил свой чешуйчатый хвост, Чей-то Лик побледнел от нахлынувшей боли.

Только в чашу бы выдавить ягоды звезд И прочесть, не спеша, заклинаний пароли.

Демиург ты уснул… Ты совсем одряхлел в небесах… Тебя попросту нет… Ты совсем растворился в маразме… Только я распознал, что лежит на вселенских весах, Искривляя уста в богохульно-прекрасном сарказме.

Вот и все. Ветер свечи, играя, задул И в осколках зеркал разлетелась дурная примета.

Расходиться пора, ведь смертельно устал караул, Тот, что бдел, охраняя последний приют Бафомета.

–  –  –
Посмотри, дорогая, реальность сейчас на ущербе, Как стареющий месяц, взошедший над миром безлюдий.

Демиурга восставшие ангелы все-таки свергли, Расстреляв его хмурый дворец из подствольных орудий.

Мы едины теперь, отдаваясь преступному ритму.

Мы еще на земле не признали банальность закона.

Помнишь, ты в сумочке прятала острую бритву, Заложив ее лезвием главы Лотреамона.

Ты Лилит, Бабалон, ты преступная шлюха экстаза, Инфернальный Грааль, что на круглом столе Люцибела.

Не пугает нас больше прищур близорукого глаза, Созерцающий бред мировой в треугольник прицела.

Кровью жертв талисман освящу я на лунном ущербе, Чтобы им украшать в час любви твои детские груди.

Демиурга восставшие ангелы все-таки свергли, Расстреляв его хмурый дворец из подствольных орудий.

–  –  –
Внимаем вновь живым раскатам Баха, И ждем с небес железного дождя.

Чего страшились вы, мы сохраним любя, Оставив вам всего лишь чувство страха.

Восстала наша Кровь из пут небытия, Восстал наш Вождь из тлеющего праха.

Над сумраком эпох и пропастями краха, Простерт штандарт грядущего Вождя.

Мы слышим музыку. Она коснулась слуха.

Она звучит. И только небо глухо.

Забылся сном там дряхлый Демиург.

Он явно слеп и явно туг на ухо.

Не знает он еще, что Вевельсбург Возвысился опять сплошной твердыней Духа

–  –  –