Композиция была вдохновлена переходом, или, по выражению Ж. Батая, трансгрессией границы двух "жизненных миров" - французского (шире, европейского) и русского. Образ феи Мелюзины, отражающей французскую (галльскую) глубинную идентичность,  стал осью текста. Здесь она окунулась в русскую густоту лесов и снега и встретилась с тревожным "шевелящимся" хаосом русскости.

Путешествие Мелюзины

Я перенеслась с пшеничных полей в густые заросли.
Я часто кувыркалась в золотых колосьях.
Я впитывала их блеск своими уставшими глазами,
Уставшей от такой красоты.
Я перенеслась с пшеничных полей в густые заросли.

Я вдруг перенеслась из весны в зиму.
Лишь тепло было ведомо мне.
Оно рассыпало свои почки вдоль голых ветвей,
Как невинное обещание.
Я вдруг перенеслась из весны в зиму.

Когда луна проснётся с другой стороны мира,
Я всё ещё пребуду здесь.

Из глубоких, спокойных прудов в тёмную зелень сосен,
Чьи рыжие стволы колышутся, как колышутся сны.
От водяных тайн, медленно движущихся
К лесам, забытым древесными соками.
Из глубоких, спокойных прудов в тёмную зелень сосен.

Я оставила глубину ради иных глубин.
Из хлопковой тишины, окружавшей меня, давившей,
Я ткала безумные полотна, которые развязал ветер,
Чтобы увести их на прогулку.
Я оставила глубину ради иных глубин.

Когда луна проснётся с другой стороны мира,
Я всё ещё пребуду здесь.

Я вышла из зеленого мира в красный.
Я ухожу вальсировать голой в золотой пене, где летает
Девица в распахнутом платье, распустившимся венчиком,
Мелюзина, фея, от которой сходят с ума.
Я выйду из зеленного мира в красный.

Когда луна проснётся с другой стороны мира,
Я всё ещё пребуду здесь.

Солнце не известило, что оно восходит от земли,
Но я уже пребывала здесь.