КРАСНОЕ ЗНАМЯ
Если мы выйдем за рамки созданных антитрадиционной и антиаристократической культурой «мифов», то при объективном понимании смысла истории вместо расхваленной «эволюции» перед нами предстанет процесс постоянного упадка и последовательного помрачнения, находящий своё особенное соответствие как в эддическом Рагнарёке, «сумерках богов», так и в Кали–юге, «тёмном веке» древнеарийских традиций Индии. С особенной ясностью выявляется социально–политический закон регрессии каст.
Иерархический порядок в том виде, в каком он более или менее признаётся всеми великими традиционными организациями, охватывал по существу четыре ступени. На её вершине находилась сфера чисто духовной аристократии, откуда происходили «божественные короли», «солнечные инициируемые», которые в своём сане казались «больше–чем–людьми» в глазах у всех, и в качестве непобедимых возвышались над всеми остальными, обладая саном вождя и законным правом отдавать приказы. Под ней находилась сфера воинской аристократии. На третьем месте пребывала буржуазия, торговцы, фермеры и промышленники (в рамках античности). Наконец, служилые классы, простая безличная масса, естественная функция которой состояла в работе как таковой, искусном служении, почитании и подчинении вышестоящим кастам, от которых они получали свой порядок.
То, что такого рода иерархическое положение часто осуществлялось в истории лишь частично, не означает никого препятствия для полной ясности его понимания как «схемы» культурного развития в смысле идеи упадка власти от одной к другим четырём великим традиционным кастам.
Эпоха «божественной королевской власти» теряется в далёком и тёмном царстве предыстории, так что сегодня только совсем немногие знают больше об её истинном смысле: её считают «мифами», «суеверием» или сводят их к поверхностному и ничего не говорящему слову «теократия». Когда эти первые вершины пали, власть перешла ко второй касте, что вызывало к жизни эпоху «королей–воинов». Теперь уже не аристократия с мужской духовностью, а только лишь секуляризовавшееся воинское дворянство стоит во главе государств, вплоть до последних великих европейских монархий. Новый надлом приходит с революциями и последующими конституциями: даже если имеются ещё короли — они, пожалуй, ещё правят, но уже больше не господствуют. Власть уходит вниз, к «третьему сословию». Посредством якобинской иллюзии либерализма обретает форму современный капитализм, чтобы вылиться, наконец, в капиталистическую олигархию, которая при демократическом парламентском режиме контролирует и подчиняет себе всю политику. Таким образом, власть принадлежит третьей древней касте — касте торговцев, коммерсантов, владельцев экономических богатств. С Третьим Интернационалом, с пролетарским бунтом против капитализма и буржуазии, с новым большевистским коллективным идеалом теперь всё доходит до последней стадии распада, к будущему четвертой касты: власть попадает к чистой безличной массе, которая сейчас тянет скипетр и корону к себе и стремится учредить новую универсальную эпоху человечества под грубыми знаками серпа и молота.
Итак, мы кратко описали закон регрессии каст. При этом, естественно, речь идет не только о социальном упадке, но и об определённом этическом упадке. «Солнечной» эпохе свойственен идеал чистой духовности и этика освобождения от чисто человеческой слабости; и хотя военная эпоха ещё высоко несла идеал героизма, победы, господства и аристократической этики верности и чести, то в эпохе торговцев идеал называется богатством, чистой экономикой (prosperity), [1] наукой как инструментом технической и промышленной эксплуатации и новой прибыли, а в будущем рабов идеал обезличенной и безразличной службы в общественном коллективе, а также универсальный пролетарский рабочий идеал сводят всякую высшую форму деятельности к карикатурной «работе».
В связи с тем нужно констатировать ещё один факт: деградация (Herabwertung) символов. Символы древней идеи «божественной королевской власти» станут символами демагогии: «торжествующее солнце» арийской праистории станет «солнцем будущего»; «красный цвет» императорского пурпура и королевских символов узурпирован «красным знаменем» социализма и коммунизма и развевается в последних бунтах; даже тайный знак микрокосма, человек–властитель, «суть всех властей», символизируемый пятиконечной звездой, станет эмблемой «всемогущего животного» большевистской пролетарской цивилизации, рядом с серпом и молотом. Всё это чрезвычайно поучительно при желании постичь более глубокий смысл истории. Узурпация охватывает тайными путями даже область символов.
Таким образом, сегодня символ солнца, красное знамя и идея революции считаются даже идентичными. Но солнце повсюду являло собой знак священной королевской власти — от Индии и Ирана до Египта, Рима и инков, до императоров нашего средневековья и королей Франции; цвет пламени был цветом римского пурпура, цветом кардиналов и Святой Инквизиции; идея «революции» в классической астрономии обозначала движение небесных тел вокруг «неподвижного движителя» и таким образом сам иерархический принцип, упорядоченное движение различных социальных и духовных сил в повиновении присутствующей в настоящих властителях силе свыше.
Красное всегда связано с солнечной символикой, с характеристикой её огненного аспекта, а также с её мужской и активной, разрушительной и очистительной, живительной и светящейся стороной.
Культ огня (который невежество современной университетской науки хотело бы ошибочно представить «натуралистическим» культом), как известно, был свойственен великим арийским культурам и особенно их аристократическим патрицианским ритуалам.
Согласно маздеистской традиции, «божественный» огонь сопровождал племена aryâ, «благородных», и охватывал в качестве «силы славы» — hvarenô — захваченную ими страну. Три степени этого нематериального таинственного огня — flamma non urens, согласно словам латинистов — в тесной связи с определённой кровью образовывали специфические «души» трёх древнеиранских высших каст — pishtras: жрецов (athravas), воинов (rathaesthas) и господ возделанной земли (vâstriyas–fshuyants). Точно так же божественный огонь — agnî vaisvâreavas — согласно традиции арийских индийцев сопровождал великих завоевателей, которые обозначались в императорском смысле как «цари мира» — chakravartî.
Здесь лежит, вероятно, также отношение между подобной огненной символикой и символизмом оборота или вращения(Revolution) аллегорического колеса вокруг его неподвижного центра в сочетании с уже обозначенной противоположностью между традиционным и современным значением понятия «революция». В самом деле, chakravartî дословно означает «вращающий колесо» — колесо regnum — и вместе с тем подразумевается идея суверенного принципа стабильности и неподвижности, неподвижного движителя, согласно которому происходит любая нижестоящая деятельность и который своей тайной и непреодолимой духовной силой определяет любое движение и порядок зависящих от него творений согласно своей цели. Это «колесо» в качестве «колеса закона» появляется согласно той же традиции как видение того, кто предназначен для господства: в этом смысле оно имеет также значение всего с увлекающей силой, вращающегося как вихрь колеса (Wirbelrade), которое сокрушает, катясь, всё враждебное, низшее, варварское, «демоническое»: так завоеватели являются подобными «огню», agnî vaisvâreasvas.
Символ восходящего солнца, которое победоносно сражается каждое утро с силами мрака, а также символ всепоглощающего и очистительного огня связывался с королевской властью, характеризуя необходимость прочной победы над низшими элементами: не только над нижестоящими по сравнению с другими расами, но даже над человеческой частью самого короля по отношению к тому, что делает его по своему существу королём. Пламенный символ красного цвета королевского и императорского пурпура связан в итоге именно с этими укоренёнными в древней традиции и по своей сути духовными символами солнца и огня: цвет красного знамени, узурпированный марксистской демагогией.
Сделаем ещё несколько замечаний о красном цвете не только как о цвете королевской власти, но и как о цвете церкви и инквизиции. Нам кажется, что в этом отношении необходимо более точное различение.
Наши рассуждения обращаются к нашему императорскому средневековью, которое обнаруживает стремление в двух направлениях. На одной стороне стоит гибеллинское соблюдение императорского авторитета, которое настаивает на восстановлении сакрального и сверхъестественного значения, когда–то соответствовавшее дохристианской и нехристианской королевской идее и включающее даже священническое достоинство. На другой стороне стоит гвельфская идея церкви, устремленная к «латинизации», к превосхождению в вышестоящем синтезе своего чисто набожного характера и, наконец, к поглощению до определённой степени даже королевской и императорской функции (гвельфский тезис о «двух мечах»). Поэтому неудивительно, что как в одной, так и в другой традиции можно встретить в состоянии смешения и часто в отличных от нормальных взаимоотношений символы, которые принадлежат в действительности весьма различным и отдельным духовным полюсам, которым в доисторическое время, с одной стороны, соответствовала символика луны, и, с другой стороны, солнечная символика[2] .
Поэтому красный, королевский цвет, видится нам повсюду в «воинствующих» и боевых католических организациях: как в «Обществе Иисуса», так и в Святой Инквизиции. Напротив, он отсутствует в чисто священнических организациях. Если пурпур— это цвет сана кардинала, «иерархов церкви», то это не препятствует тому, что папу, высшего главу католической иерархии характеризует не солнечный красный цвет, а лунная белизна.
Это обстоятельство с нашей точки зрения скорее всё же незначительно, так как оно относится к вопросу, существенному, по нашему мнению, для интегрально понятой аристократической идеи: а именно к понятию первенства «королевской» духовности перед любой духовностью женственно – «религиозной» и «набожной» природы[3].
Красный цвет — по своей сути символический цвет первого, а белый является символическим цветом другой духовности. В традиционном символизме красный цвет обнаруживается снова и снова как символ высшего, мужского, господского состояния, по сравнению с тем, чему соответствует белый цвет. Там, где в исторических культурах мы наталкиваемся на изменение этого соотношения, то сразу однозначно ясно, что здесь существует искажение нормальных отношений, собственных традиционному порядку в его чистом и абсолютном состоянии: только как искажение нужно оценивать преобладание луны (белый) над солнцем (красный), женского над мужским, света (белый) над огнём (красного цвета), который является порождающим принципом[4] .
Таким образом, в классической древности цветом великих или уранических мистерий был красный, а цветом малых, теллурических или деметрических — белый. В индоарийской древности солнце обозначало «путь неба» или «богов» — дева–яна, а луна (или «мать») — напротив, путь земли и «предков» — питри–яна, не освобождающий от уз перерождения.
Аналогичное различение можно обнаружить до определённой степени даже в христианстве, как в загадочном превращении «воды» (белый) в «вино» (красный) на свадьбе в Кане или в таком же загадочном обещании «крещения огнём и духом» (красный) по ту сторону «крещения водой» (белый). Кроме того, та же самая иерархия символов проявляется в весьма развитых формах при ритуальном рыцарском посвящении в цвете одежды неофитов. После купания рыцарь надевает чёрную куртку как знак смерти его низшей природы, затем белую, символизирующую новую чистоту, одежду и, наконец, иную, красную одежду, символизирующую высшую мужскую силу, которая обнаруживается в геройские дни, в кровавой жертве для дела духа. Эта иерархия символов находится ещё более разработана в стремлениях так называемого ars Regia — королевского искусства, которое можно рассматривать в качестве непосредственного наследника тайной духовности гибеллинского средневековья и хранителя духовности, связанной с мудростью божественной солнечной царской власти Египта. Порядок «превращений» обнаруживается здесь в последовательности трёх основных символических цветов, что примечательно, идентичных цветам старого немецкого имперского знамени: сначала чёрный цвет — цвет «умерщвления» или «инициатической смерти»; затем белый — цвет света, дня, воскресения, символ возрождения; и, наконец, красный цвет — императорский цвет, как наивысший градус, как завершение «делания», «мужская» и «огненная» реализация «героя», который после купания в «божественной воде» предшествующей ступени инициации принимает теперь «силу», «корону и скипетр», чтобы прикоснуться к «солнечному» бессмертию, символ которого — феникс (феникс, phoinix, в греческом языке связан с красным цветом), возрождающийся в огне (красного цвета) [5].
Все эти соображения подтверждают то, что красное знамя как символ связано с традиционной символикой огня и солнца, в то время как сегодня им размахивают как знаменем революционного плебса, знаменем «пролетарской», обезличенной, атеистической массы без отечества, которая прославляет парию и проповедует ариманское евангелие всемогущего, механического, материалистического коллектива.
Напротив, в древние времена этот цвет был не только духовным символом, но также признаком даже просто «религиозной» ведущей наверх духовности. Он был не только аристократическим и королевским символом, но и символом сознательного дворянства и королевской власти, не только внешней и явной — сверхъестественной, не только земной и политической. Этот символ принадлежал и принадлежит и нам, так как даже если красный и белый цвет в общем относятся к двум великим полюсам духовности— действию и созерцанию, то всё же никакой другой цвет в большей мере, чем красный, не подходит для символизирования культуры (которой мы считаем древний Запад, и, вероятно, уже завтра прорастающую среди нас новую культуру), где наивысшей ценностью считается действие, а не созерцание, как мужской путь, без низкопоклонства или ханжеского сентиментализма чистой «жизни», путь достижения «чего–то большего, чем жизнь».
Если сегодня новые целебные силы восстановления действительно противостоят тёмным силам «современного» социального упадка, то, кажется, наконец наступает время прекращения всякой узурпации высот. Это время разоблачения подделок и искажений, которым подверглись наши древнейшие аристократические символы с возвышением низших слоев человечества. Каждая вещь возвратилась бы на предначертанное ей место.
В Италии снова к жизни возвращаются символы, характерные также и для древнейших германских традиций: орёл легионов находит своё соответствие в орле Одина, а обвязанный прутьями топор — в секире древних северных завоевателей. Разве это просто случайность, что немецкое национальное движение в своей победе над силами революции и своём восстановлении традиционных ценностей восстановило в правах родственные символы? Старое немецкое знамя, теперь, наконец, снова увидевшее свет, со своими тремя цветами — чёрным, белым и красным, как уже намекалось, соответствует в своём более глубоком значении трём фазам «солнечного» действия средневековых тайных традиций. И наряду с победоносно развевающимся национал–социалистским знаменем, разве только красный цвет отнят из узурпаторских рук марксизма, чтобы очистить его посредством вечного символа солнца и «из–себя–самого–пылающего–пламени» — свастики?
Die rote Fahne //Der Ring (Berlin), № 52, 29.12.1933, S. 837ff.
[1] — Процветание (англ.) — прим. перев.
[2] — Для полного разъяснения этого вопроса мы рекомендуем статью «Подземный мир христианского средневековья» в июльском и сентябрьском выпусках «Европейского обозрения» (Europäische Revue, Берлин, 1933).
[3] — Говоря о таком первенстве, мы могли бы вспомнить, например, первенство «царской религии» Мелхиседека по сравнению с Авраамом. В средневековье королевский образ был часто связан с символикой Мелхиседека.
[4] — Данная инверсия ценностей собственна древним матриархическим и теллурическим южным культурам; и как раз в борьбе против них, против их культов, их нравственных, государственных и правовых понятий, великие патриархические, одухотворённые солнечными ураническими культами арийские культуры обрели твердый вид.
[5] — Изложению и истолкованию этого учения посвящена моя книга «Герметическая традиция» (‘La tradizione ermetica’, Bari, 1931).
