Мирча Стреинул - Восстание растений (Mircea Streinul - Revolta plantelor)

Мирча Стреинул (1910-1945) — один из самых ярких поэтов "Железной Гвардии". Во времена Национал-Легионерского государства занимал пост в Управлении по делам прессы в Бухаресте. Именно он дал определение "легионерской поэзии" как таковой и ратовал за ее самобытность. Однако деятельность юноши простиралась далеко за рамки идеологии. Талантливый переводчик, редактор более 50 газет и журналов праворадикальной, литературной и православной тематики, в том числе газеты "Иконар" (1935-1937), ставшей рупором легионерской мысли, основатель поэтического союза "Иконар" (о котором мы расскажем отдельно), автор 12 романов (критики называли его буковинским и румынским Достоевским) и 9 поэтических сборников, Стреинул оставил после себя достойное наследие.

Поэзия Стреинула пропитана темным танатическим томлением, однако в ней случались и проблески — как в случае с забавной басней "Восстание растений". Написанная в 1939 году, эта басня и сегодня не теряет остроумного блеска и актуальности. Мы уверены, что читатель найдет в ней немало исторических отсылок.
А главное: политическая мысль может меняться, но основная проблема — нарушение богоустановленного порядка — по-прежнему стоит на повестке дня.

Мирча Стреинул — Восстание растений

Перевод с румынского — Юлия Горноскуль

Рос на насыпи одуванчик
и всю жизнь, день за днем,
наблюдал,
как, небесную синь разрывая,
мимо с ревом летят поезда.

«Как чудно было бы
на край земли бежать,
взобраться в горы,
мир весь повидать!
Срывая листья,
пронестись, как ветер –
короче, глянуть,
как живется всем на свете…»

— так одуванчик рассуждал,
а мак слова те услыхал;
он в знак согласия кивнул
и все метелке передал;
та стала тормошить фасоль,
тревожа ее сладкий сон,
спеша подружке рассказать,
мол, так и так, но говорят:
грядет другая эра,
а одуван-желтушка,
возжелав вояжей,
взлететь надумал
в стратосферу.

И дня не прошло,
как тот континент
охватил ропот!
Весь контингент:
табак, капуста, редис и грибы,
морковь, пальмы и ели, дубы,
страусник стройный,
грозная белладонна —
словом, все поголовно растения
взяли сторону одуванчика,
став адептами его мнения.

«Да очевидно: это тирания!
Всю жизнь сидим,
как на цепи, на месте! —
решительно произнесла ракита:
— В то время как любой баран
бредет туда,
куда его несут копыта!»
«Вот именно!» — горланит огурец,
«Нам тоже нужны ноги!» — кипит тыква,
на солнце перегрев бока вконец.

Неброские вьюнки молчат,
но мысли
нежный ум точат:
звучит в их синей глубине,
на дне,
где пудры снежной цвет:
«…ну к черту!
Что это за дурь,
есть ноги — или нет?!»

«Ох, как же тошно
век торчать в болоте,
среди лягушек!» —
голосит камыш высокий.
А каллистефус,
тип вульгарный,
отборной разразился бранью,
и от него не отстает
застенчивый (на вид!) укроп.

«Голодовка!» — буркнул в итоге
дуб в бороду
(будто бы сам в лице похудел).
«Голодовка!» — согласно
протрубил лук,
и над толпой клич загремел.
От рослого ясеня
до малой травы
голодовкой грозится
растительный мир!
На что бузина,
спеша разделить пыл,
не стала жалеть
ни ягод, ни сил —
сцедила последнюю каплю чернил.

Природу такой скандал возмутил.
Она вопросила сердито:
«Так вы себе ноги хотите?»
Мятежный хор взвыл:
«Да, хотим!»
Тогда, предвидя их долю,
Природа шепнула покорно:
«Боже, исполни их волю!»

…и в тот же миг
издали все единый крик:
несется радость до небес,
у них есть ноги — наконец!

Обезумев от счастья
что мечты стали явью,
поначалу боязливо,
потом — твердым шагом
вышли из леса
дубы на прогулку,
а следом — буки;
из парков, с ивами
длинногривыми
под веточку-ручку
неторопливо
платаны плывут,
в воротах теснятся,
галдят, веселятся!

Картошка катит на море
купаться,
а водоросли по городам
волочатся,
заходят в кафе
(им все нипочем!)
И вскоре весь мир
в газетах прочел,
о том, что капусты
толкутся в трамваях,
а камыш отличился —
и выбрал авиа,
что, на улицу выгнав
плоды южной флоры,
повилика
заполонила теплицы,
недотроги-фиалки нашли,
где напиться,
а топинамбуры —
те и вовсе
«пошли по бабам»,
как говорится.

Но вот настал вечер,
и три капусты
упали без чувств;
с десяток морковок
обуял ужас:
сочные, рыжие были они…
И что же?
скукожились от жары!
«Божечки,
страсть как хочется пить!
Нам бы хоть каплю
холодной воды…»
Куда там!
Ведь корни засохли, скрутились
и — без остатка все! —
превратились
в корючки кривые
от аза до ижицы,
в знаки вопроса
да восклицания
и прочие
знаки препинания.

Ох, катастрофа!
Чтоб описать ее,
нужна нам книга,
а не пара строф…

Одуванчику худо:
он весь пожелтел,
а гриб свою шляпку
потерял в кутерьме;
сдурев от жары,
капусты сдирают
листы донага.
В кофейне скандал!
Сцепились орех, укроп
да табак:
кто во всем виноват?
Одуванчик и мак!
«Черт бы побрал их
так и растак!
Это они нас
настропалили,
мысли внушили:
мол, ноги нужны нам!»
Тут топинамбур,
гневом бурля,
схватился за трость:
«Айда! Зададим им трезвону!»
(что скажешь… горячая кровь!)

Толпой налетели на одувана,
всыпали — хрясь! — ему тумаков,
наставили шишек да синяков,
а мак — поскольку слыл простаком —
отделался одним пинком.

И, проведя эту акцию,
горделивая нация
отрядила скорей делегацию —
на коленях Природу просить,
пусть помилует дураков:
«Матушка, сжалься,
не надо нам ног!»
А сами ну причитать да рыдать,
(и громче всех — одуванчик):
ах, песенка наша спета!
ох, близится конец света!

Природа мудрая —
та сжалилась, простила
детей своих,
и стало все, как было —
на месте они вновь растут,
без ног,
какими их задумал
Господь Бог.

Морали басня не таит —
все на поверхности лежит…

Черновцы, 17 июля 1939 г.