— Имело ли смысл, если взглянуть с перспективы того времени, вкладываться в такое большое неизвестное, каким была восставшая из небытия Польша?
— Британским государственным деятелям того времени, как особенно видно по их личным записям и переписке, было свойственно особое, связанное с колониальным опытом, сочетание невежества и высокомерия. Они не хотели ничего знать об этой «варварской» стране, простирающейся на восток от Германии, считая, что «это не имеет смысла». Одновременно они полагали, что тут лучше всего зарекомендуют себя методы, отработанные в Египте или Южной Африке. Так, например, писал в начале своего пребывания в Польше получивший впоследствии известность автор произведения «Восемнадцатая решающая битва в истории мира: под Варшавой в 1920 году» лорд Эдгар Винсент д’Абернон (Edgar Vincent d’Abernon). В начале августа 1920 года он заключил, что поляков следует «египетизировать», а над польской голытьбой поставить английских или французских надзирателей, которые смогут навести порядок в этом восточноевропейском бардаке. Министр Радослав Сикорский (Radosław Sikorski), видимо, наслушался таких лекций от своих коллег из Оксфорда, раз в итоге пришел к формуле «негритянства» польского общества.
В 1919 это еще более резко сформулировал член британского имперского кабинета, южноафриканский премьер Ян Смэтс (Jan Smuts), который назвал поляков «прирожденными рабами». Такие расистские стереотипы приходилось преодолевать британским политикам, которые знакомились с Польшей ближе, как мой «положительный герой»: британский посол в Варшаве Хорас Рамболд (Horace Rumbold) — проницательный критик политики умиротворения в отношении Ленина в 1920 году и в отношении Гитлера после 1933. Только длительное и активное пребывание Польши в салонах общеевропейской политики и в европейских СМИ сможет изменить такой подход, символом которого можно назвать место действия «Короля Убю»: «В Польше, то есть нигде».
— Сыграл ли в 1920 году свою роль случай, вопрос того, кто был в Великобритании премьером?
— Случай — это самая интересная вещь в истории. Здесь стечение обстоятельств заключалось в том, что совершеннейший невежда в европейских (а особенно восточноевропейских) делах Дэвид Ллойд Джордж получил отличные профессиональные аргументы, подкрепляющие его инстинктивную нелюбовь к Польше, в виде официальных меморандумов и карт, которые тщательно готовил в 1917-1920- х годах молодой сотрудник внешнеполитического ведомства Льюис Немьер, то есть Людвиг Бернштейн Немировский (Ludwik Bernstein-Niemirowski). Он происходил из ассимилированной еврейской семьи из Восточной Галиции. В Львовском университете он столкнулся с проявлениями антисемитизма, и не только отказался от всего польского, но и стал его врагом. Он учился в Оксфорде и, получив британское гражданство, начал очень профессионально, зная этническую, социальную и религиозную обстановку в Польше, бороться с польскими интересами. Именно он провел то, что мы знаем сейчас под названием линии Керзона. Это бы не имело никакого значения, если бы изыскания рядового сотрудника не клал на стол Ллойд Джорджу его ближайший советник, его «серый кардинал» Филип Керр (Philip Kerr). Он был шотландским аристократом, который, в свою очередь, оставил веру своих родителей — католичество. Его отношение к Польше было отчасти связано с ненавистью к этой религии, а свои советы на эту тему он нашептывал прямо на ухо премьеру. Но даже все эти совпадения не имели бы решающего значения, если бы они не вписывались в свойственное британской элите того времени понимание интересов империи. Важной была Россия, а Польши практически не существовало.
— Можно ли увидеть в этом аналогии с 1943-1945 годами и президентством Франклина Рузвельта?
— Рядом с Рузвельтом, который был так же, как и Ллойд Джордж, ориентирован на сотрудничество крупных держав ценой интересов малых государств, находилась целая группа советников с просоветской ориентаций. Правда, в правительстве Ллойда Джорджа не было советских агентов, но будучи радикальным либералом и прогрессистом, он был убежден, что «красная» Россия в какой-то мере прогрессивна, а, значит, она лучше не только России царской, но и маленьких государств, которые возникают вокруг нее и не демонстрируют ничего «прогрессивного», руководствуясь своим «империализмом» и национализмом. Именно в этом Ллойд Джордж постоянно обвинял Польшу. Профсоюзы и Лейбористская партия, которая тогда уже получила известность, были согласны, что Ленин имеет право провести масштабный «социальный эксперимент». Они приложили все усилия, чтобы помешать Польше, когда та защищала свою независимость от «великого экспериментатора». Существовали тогда и агентурные просоветские СМИ, которые работали за деньги Москвы, например, влиятельная Daily Herald.
— «Я видел, как Польшу предали», — писал о событиях 1945 года Артур Блисс Лейн (Arthur Bliss Lane). В 1920 году нас тоже предали?
— 1945 год — это в нашей памяти Ялтинская конференция. Но мы не помним о том, о чем я пытаюсь напомнить в своей книге: о 10 августа 1920 года, когда Красная армия уже штурмовала предместья Варшавы, а в британском парламенте в «ложе почтенных гостей» заседал заместитель Ленина, второй человек в советском государстве и коммунистическом политбюро — Лев Каменев. Он предлагал условия мира для Польши, которые означали полную советизацию. Британский премьер в своей пылкой речи рекомендовал парламентариям принять это предложение, а потом направил в Варшаву предписание, чтобы британский посол передал эту информацию польскому правительству. Великобритания советовала Польше принять советские условия мира, то есть отказаться от независимости. Я напомню, что ранее, на конференции в Спа Ллойд Джордж обещал Польше помочь сохранить независимость, если премьер Грабский (Władysław Grabski) согласится на линию Керзона. Тот согласился, но Красная армия ее пересекла, а 10 августа вместо британской поддержки из Лондона пришла «рекомендация»: «Поляки, сдайтесь Москве ради европейского мира и спокойствия». Интересно, как бы это назвал Блисс Лейн?
Читать далее: http://inosmi.ru/world/20150904/2300702 … z3mRpyUQbz
Follow us: @inosmi on Twitter | InoSMI on Facebook