Сегодня, 25 октября, после долгой и продолжительной болезни, скончался писатель и философ Юрий Витальевич Мамлеев. Не дожил немного до 84-летия. В последний месяц, насколько я знаю, он до последнего интересовался редактированием очередного сборника российских мистико-традиционалистских авторов и давал советы. Из наших знакомых Валерий Инюшин до последнего был с ним.
Умер Мамлеев
Сообщений 1 страница 30 из 34
Поделиться22015-10-25 16:57:15
Ровно через пять лет после Головина. Разница-в четыре дня.
Отредактировано Лев Каждан (2015-10-25 16:57:54)
Поделиться32015-10-25 16:58:17
Вечная память!
Поделиться42015-10-25 17:44:10
Сочувствую
Поделиться52015-10-25 19:01:22
Cо смайликами аккуратнее. На дугинских форумах южинская четверка-это святое.
Поделиться82015-10-26 09:48:25
http://evrazia.org/article/2753
http://evrazia.org/news/43051
Отредактировано Лев Каждан (2015-10-26 09:49:34)
Поделиться102015-10-26 12:57:56
Интерьвю Мамлеева двухлетней давности. http://www.colta.ru/articles/literature/1218
Поделиться112015-10-27 10:06:02
"Современный мир очень прост и примитивен, и подкладка его всегда видна. Есть только бизнес: привлечение людей, а значит – денег. Сегодня мы наблюдаем процесс, который один философ обозначил как «уход от человека». Это уход и от человека как образа и подобия Божиего, и уход от человеческого существа, которое мы знали на протяжении тысячелетий.
Проблема заключается не в том, что можно как-то трактовать Священное Писание, священные тексты, пророков святых и мудрецов. Как известно, в Средние века таких трактовок было сколько угодно. Религиозные книги были настолько глубоки, сильны и свободны, что никакой особой цензуры не было. Хотя церковь, конечно, боялась, что эти тексты могут смутить умы и породить сектантство. После Средневековья началось падение религиозного сознания как такового. И сегодня, когда значимые религиозные фигуры, святые, изображаются комически или в нелепых ситуациях, – это не носит характер какой-то свободы и каких-то исканий. Это откровенная профанация и дикое невежество, симптом грандиозного, катастрофического упадка духовного начала в человеке и в этом мире.
Надо понять, что Господа Бога совершенно не интересуют наши заводы, технологии, еда. Его интересует высший смысл, духовное наполнение, которое связано с космическими явлениями и с промыслом Божьим о нас. Отступление от Бога – это вторая смерть, смерть духовная, которая определяет человека уже не как человека, но как низшее существо. Говоря символически, сейчас вторая смерть присутствует в жизни.
Проблема свободы – это очень сложная проблема. Есть свобода верха, есть свобода низа, есть свобода для Бога, высшая свобода, есть свобода для дьявола. Одна свобода ведёт в ад, другая свобода ведёт к спасению. Всё это абсолютная реальность. И дело не в том, что надо запретить издевательства над религией. Дело гораздо глубже – в состоянии человеческих душ. Альтернатива здесь – гибель в войне, в природных катаклизмах, которые бывают всегда, когда человечество заходит в тупик, – это известно из древней истории. Поэтому сейчас критический момент в истории человечества и в социальном плане, и, главное, в духовном.
В своё время древние греки говорили, что боги смеются над людьми, над их духовной беспомощностью, над отсутствием у них настоящих знаний о природе этого мира. Но вот я думаю: если тогда, в древние времена, когда была высокая духовная цивилизация, где жили Платон, Аристотель, а потом явился Спаситель, и они смеялись над людьми, то как же они реагируют на наше состояние сейчас? Вероятно, теперь над миром, не переставая, гремит оглушительный гомерический хохот богов, наблюдающих за несчастным человечеством".
***
Отпевание Юрия Мамлеева состоится в среду, 28 октября, в 11:00, в Храме Святой Мученицы Татианы (Большая Никитская ул., 1, в правом флигеле старого здания МГУ, напротив Манежа).
Гражданская панихида - в 13:00 в Центральном доме литераторов. (м. "Баррикадная", Большая Никитская ул., 53).
Похороны пройдут на Троекуровском кладбище
***
Правительственная телеграмма 26 октября 2015
Ушел из жизни Юрий Витальевич Мамлеев – писатель-философ, драматург, поэт. В историю отечественной культуры он вошел как классик русской литературы ХХ века, основоположник «метафизического реализма». Личность огромного таланта и ума, при этом, человек в высшей степени интеллигентный и скромный. Он никогда не стремился к славе, его главным богатством было то, что жило в его душе и находило отражение в философских изысканиях и художественных произведениях.
Приношу искренние соболезнования всем родным, близким и коллегам Юрия Витальевича.
Вечная память.
Министр культуры Российской Федерации В.Р. Мединский
Поделиться122015-10-27 10:14:23
Это из "Метафизики Духа" цитата?
Поделиться132015-10-27 12:07:38
Ты на гражданскую панихиду пойдешь?
Поделиться142015-10-27 13:32:25
Это надо будет с доставки отпроситься учитывая что она в час дня. В принципе можно.
Поделиться152015-10-27 15:47:25
Заверение на завтра есть поэтому отпроситься не удалось. С 10 до 12 я его вряд ли сделаю потому что просплю. Впрочем когда дело касается Мамлеева грань измерений практически отсуствует. Пока он жил ЗДЕСЬ он был одновременно и ТАМ ТАМ происходит действие всех его рассказов на загробные темы. А теперь когда он ТАМ он будет одновременно и ЗДЕСЬ. Такие люди не умирают.
Поделиться162015-10-27 16:58:47
А ты не проспи ради Мамлеева.
Поделиться172015-10-27 19:13:11
Не просплю. Решение принято.
Поделиться182015-10-27 19:15:15
А вот кстати мой любимый его рассказ.
СОН В ЛЕСУ
Рассказ (легенда)
В глубоком тайном лесу, куда не любят заглядывать и звери, приютилась небольшая деревушка. Очень родные люди жили там. Но и на веселие у них тоже духу хватало. Девушки в нежных, как цветы, платьицах на полянку ходили, песни пели хороводные, травы собирали. Мужики более серьезные были: от вина и работы не оторвать... По вечерам темнел лес, сами деревья становились мраком, только шорохи и звуки крались в кустах, пугая детушек малых. Иногда и нечисть приходила с гостинцами. В такие часы деревенские боялись в избах одни оставаться: все друг к дружке жались. Во дворе где-нибудь собирались, костер жгли, кто истории рассказывал, похождения всякие. А кто поумнее молитвы особые про себя читал. Порой и бабонька какая-нибудь всхлипывала у костра от страху.
Обласкав так друг дружку, спать разбредались на перины. Одни домовые да молитвы тайные сон их охраняли.
Зато, когда солнце вставало, лес зеленый возвращался — куда только мрак уходил, непонятно. Шорохи пропадали, нечистый дремать уходил, птички Божии заместо его прилетали. Девушки по воду шли, важно друг с другом здоровались, у старушек страх с души исчезал, мужчины с ранних часов медом-вином и работой баловались. После обеда спали все в сладости. Опосля душу друг другу раскрывали, и за этим занятием очень много часов проходило. В спокойные вечера скатерть раскладывали, самовар приносили, девки пампушек напекут, квасу, пива домашнего нанесут — чтобы о душе говорить слаще было...
Тихие, одним словом, были люди, нежные, немного загадочные.
Среди них девушка Настя жила: волосы золотистые, глаза голубые, то умные, то детские, личико белое, как снег в небесах. Молодежь деревенская между тем в прятки играть любила. И Настя тоже этой игрой не брезговала. Бывало, соберутся ввечеру на закате и прячутся. По-особенному они в эту игру играли, с задумкой и всерьез.
Однажды собрались вот так и начали играть. Разбежались все по дальним местам, куда и медведь не заглядывал, только эхо одно дойдет. Но как ни прятались — нашли все-таки потаенных. Только смотрят — а Насти нет! Искали-искали, нет нигде девушки. Вся деревня стала потом ходить, даже детишки отличились, — пропала Настя, и все. Словно она ягодой какой-нибудь обернулась.
В деревне той ночевал проезжий, опытный человек, с нюхом. Он и так полагал, и эдак, и по колдовству, и по уму — и тоже не смог найти. «Вот это спряталась, наверное, и сама себя найти не может», — подумал он.
Горе объяло деревню. Ведь каждый — как родной, да и куда могла уйти душенька странствовать?
Проезжий запил, загрустил и скоро уехал. А деревня долго горевала.
Прошло более года, сколько воды утекло, сколько стихий прошумело в лесу, сколько духов с пути верного сбилось!
И однажды этот проезжий опять попал в те края. Идет и думает: «А как же Настя, есть ли могилка ее? Или растащили по кускам бедное тело?»
Приходит в ту же деревню и первым делом о Насте загадывает.
— А как же, нашлась, — отвечают ему. — Только, может, лучше бы она не находилась!
«Как так?!» — изумился проезжий, у того, у другого расспрашивает, на скамеечки перед избами подсаживается. Не сразу сказали ему истину. Но под конец объяснились.
Появилась Настя через год после пропажи. Из лесу вышла. И понял сразу народ: во сне она, хоть и ходит. Бывает такое на белом свете. Красивая, такая же как была, волосы золотистые, лицо — белое и глаза — голубые, но в глубоком, глубоком покое. И такой бездонный этот покой был, что всем страшно стало. А идет прямо, без улыбки и не узнает никого. Бились, бились с ней и радетели, и деревня вся — видят, не пробудить ее от сна. Радетели с горя умерли, но Настя жить во сне осталась. На краю деревни ее избушка — спит она там на постели, в горнице, иногда только встает — воды напиться, травушку взять.
Ужаснулся проезжий, и говорит: «О, этим дело не кончится! Неспроста все это».
Умный был человек, одним словом.
И действительно, скоро стали происходить события — только не обо всем в деревне знали.
Сначала постучал в окно к Настеньке красавец молодой, писаный. По дороге мимо ехал. Глянул на нее — и ахнул. Такая необычная девушка на него глядит, и взгляд ее как будто в себя затягивает, как в пропасть. Только слова ни одного не говорит.
Быстро понял тогда красавец молодой, в чем дело. Но не отступился: потому что полюбил Настю, как взглянул. «Какая ни есть — не забыть мне ее», — подумал он. Подошел — и поцеловал Настю. Вдруг румянец — словно в ответ — заиграл на щеках Настеньки, глаза вышли из внутренней бездны, и слышит красавец, что заговорила, заговорила его Настенька человеческим языком! Трепет охватил его. «Неужели пробудилась?» — подумал он. Взял Настю за руки — и повел к людям в деревню.
«Ах, как долго, долго я спала», — заплакала Настенька, узнавая своих близких.
— Да спряталась-то ты куда? — спрашивают ее.
— Ох, ничего не помню, подруженьки. Что за место — не помню. Но знаю одно — что спала долго, как мертвая. Ах, как страшно спать!
— Почему, почему страшно, Настенька! Сны?!
— Не было снов. И не оттого страшно. Где же я была?
Поплакала потом Настенька над могилой радетелей. Заметалась. Но рядом с ней — красавец молодой. Пир горой скоро надо начинать, жениха с невестой славить.
Все полузабылось в веселии. Мед тек, песни лились, хороводам, пляскам конца не было.
Зажила Настенька вместе с мужем своим, которого полюбила всей душой, ведь пробудил он ее от неведомого сна. Жили хорошо, ладно, но порой было у Настеньки на душе неспокойно, вставала она с постели, слова бормотала, и все оттого, что очень она энтого сна испугалась. Память о нем в ужас ее вгоняла, хотя скрывала она это даже от мужа. И такой живой был этот ужас, что и обычному человеческому сну она не любила предаваться.
И вот однажды вышла она за дом цветы нарвать — и вдруг слышит голос. Как кровь остановилась в ней, ибо поняла она, что голос этот слышала во время своего мертвого сна.
Замерла Настя, стоит и не смотрит, словно знает, что голос тот не из земного пространства.
И слышит она:
— Ты думаешь, что проснулась? Напрасно. Ты спишь не более глубоким сном, чем раньше. Ты не пробудилась, а заснула во сне еще одним сном. Неужели ты не чувствуешь это?
Оглянулась она все-таки, побежала, за дерево схоронилась — и вдруг поняла: правду говорил голос, в глубоком сне она, не было никакого пробуждения. Разве не сон все вокруг? Оттого что ярко он виден так, что ощущает она его, как явь, еще не значит, что не сон это. «Живой сон еще страшнее мертвого: ибо и в голову не придет, что это лишь сновидение», — подумала Настенька.
И вышла на дорогу, за околицу. Значит, любовь не только не пробудила ее, а в еще больший сон погрузила? Холодно ей стало, смотрит на небо, на звезды Настенька. Но страх перед сном, прежний, непонятный, сжал сердце, уже по-новому, с большей силой. И взмолилась тогда Настенька по-черному так, упав на колени посреди пустой дороги, чтобы освободили ее и пробудили от сна. И почудилось ей, что в душе ее смятенной ответ даже есть: боль, боль только одна может от сна пробудить. Встала Настенька, пошла обратно. На лес — в шорохах, в пении — в глаза не глядят: что на сон смотреть. А сама думает: от боли даже мертвые встают. Боль, боль — мое спасение!
Пришла домой, от мужа все скрывает, как будто жизнь это все, а не греза. Он, счастливый, ничего не замечает. Прожили недели две: вдруг как гром посреди чистого сонного неба. Умирает молодой муж, красавец, как дуб подрубленный, быстро сгорел. Плачет, бьется Настенька, но только когда одна дома в темноте оказалась и боль великая объяла ее, поняла она, что это значит. Ведь получила она то, что хотела.
В горе таком прожила она много дней. Глаза высохли, губы затихли от одиночества. Никого и видеть не хочет. Одна около дома или в лесу бродит. Наконец сил совсем не осталось, бросила все и уехала далеко-далеко в город.
Приютили ее добрые люди. Город был большой, шумный, но по вечерам затихал, и становилось в нем сумрачно и таинственно, как в деревне. Особенно на окраине, где и дома были как деревенские.
Боль понемногу худеть стала. И вдруг чувствует Настенька, что переходит эта боль в настоящее откровение. И глубже раскрылись ее глаза, и видит, и понимает она уже все по-другому. Увидела она ясно теперь, что и после пробуждения во сне еще была. Но сон тот блаженный был, весь радугой счастья озаренный, но спала сейчас пелена — и звезды, и небо, и город этот открылись ей во всех цветах бездны.
«Проснулась, проснулась я!» — всей душой своей подумала Настенька. На другой день словно чудо с ней произошло. Видит, все люди в этом городе ясны для нее стали, точно весь мир на ладошке лежит. Кому идет погадать — тому сразу отгадывает; кого полечить захочет, вылечивает. И стар и млад потянулись к Настеньке. «Ну вот, теперь я взаправду проснулась, — решила она. — И думается мне и легко и сильно. Пробудилась я! Прочь, сны болотные!»
Народ к ней благоволить стал. Потому что много жизней она в воде судьбы увидела. Разбогатела, людей добрых, что приютили ее, обула, одела по-настоящему. Сама одеваться стала — так одежда на ней и светится.
Цельный год прошел. Вдруг принесли ей больного мальчика. «Излечи, ты все видишь!» — бухнулись в ноги радетели. «Идите с Богом, а у ворот подождите, я поговорю с ним», — сказала Настя.
Мальчик этот был очень необычный, глаза как у кошки, но выражение человечье. Только Настя заговор прочла, к силе своей обратилась, мальчик вдруг тихо подошел к ней и, положив руку, прикоснулся. А глаза невиданные детские так и смотрят.
— Не надо, Настенька, — говорит он ей. — Не тебе лечить болезнь эту, ибо и не болезнь это вовсе.
И сразу слышит и чувствует Настенька, что все меняется и звучит уже не детский голос, а холодный далекий голос, который во всех ее снах звучал:
— В глубоком сне ты, Настя. Ты думаешь, что проснулась. Но ты в еще более страшный сон ушла. Что твои те два последних сна! Знаешь ты многое, но знание это только в сон тебя еще поглубже погружает. Ибо и знание тоже сном бывает.
Вскрикнула Настенька, выбежала вон от ненавистного голоса. Дрожит вся. У ворот радетели глупые стоят, спрашивают. Но пробежала Настенька мимо них — вглубь, в тьму, где лес начинался сразу за городом. И взмолилась опять: «Неужто не пробудилась я? Неужто я во сне еще живу? Сон во сне, и опять сон во сне, и так без конца? Кто же я, где же я?» И ответ какой-то метнулся в душе. И запело там все от музыки внутренней. «Света, света хочу! — закричала она. — Света небесного, неземного!»
И упал тут свет мгновенно, как струя, в душу ее, и озарилась она и возликовала: «Все вижу, все вижу везде, и себя вижу! Встала я из тьмы! Проснулась!»
Но пожалел, видно, кто-то ее, из совсем нездешних. Видит, белая девушка стоит рядом, очень похожая на нее, в русской одежде. Как вторая Настя. И улыбается. А тьмы нигде нет. И корона Небесной России сверкает на ней.
— Слушай, Настенька, — говорит девушка. — Изведешься ты. Совсем пропадешь. Не тот свет это, ибо и свет разный бывает. Не пробуждение это.
Девушка подошла поближе, сделала жест рукой. И вдруг почувствовала на мгновение Настенька, что означало бы, если б она в самом деле проснулась. Рухнул бы мир, как будто его и не было, со всем его умом, светом, бормотанием и откровением...
...Но что было бы заместо мира сего — в то не могла проникнуть Настенька даже на секунду. И слава Богу, что не могла, не для человека это. ...Потом все прошло, опомнилась. Девушка по-прежнему рядом, на Настеньку смотрит.
— Иди, бедная, не мучайся, — сказала она и коснулась ее своей рукой. — Теперь ты знаешь... Иди, иди, ты очнешься в своей деревне, и она — не сон.
Все пропало в глазах Настеньки. Исчезло, точно в глубокую ночь провалилось. Долго ли коротко такая тьма была, вдруг слышит она — голоса над ней раздаются. С трудом открывает Настя тяжелые веки и видит: лежит она в избе, на постели, а кругом нее деревенские ходят. Лица у всех озабоченные.
— Проснулась, проснулась! — кричат.
— Что, что со мной?! — спрашивает Настенька. Лучшая подружка кинулась к ней:
— Настя, помнишь, мы в прятки играли? Потерялась ты... Потом из леса вышла, но сонная, как по луне шла... А теперь ты проснулась!
Не будем сказывать, как уладился такой необычный случай.
И наконец, прошло время — Настя счастливо зажила. Душенек-подружек еще крепче полюбила. Вместе песни новые сочинять стали, по лесу дремучему ходить, душу открывать. Только в прятки Настенька уже не хотела играть. А то спрячешься, действительно Бог знает куда. Никто и не найдет.
Комментарии Далее Оглавление
Поделиться192015-10-27 19:30:04
https://maps.yandex.ru/213/moscow/?text=улица Большая Никитская д.53&sll=37.617671,55.755768&sspn=1.307373,0.439103&ol=mtr&ouri=ymapsbm1://geo?ll=37.587757%2C55.757845&spn=0.016457%2C0.009280&text=%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%8F%2C%20%D0%9C%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%B2%D0%B0%2C%20%D0%91%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%B0%D1%8F%20%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F%20%D1%83%D0%BB%D0%B8%D1%86%D0%B0%2C%2053%2F50%D1%812&ll=37.587350,55.758922&z=16&oid=stop__9649548
Ой так это же где посольство Бразилии!Я же туда в апреле курьерил. На шестерке еще прокатиться успею.
Поделиться202015-10-27 21:35:01
Прекрасный рассказ.
Мамлеев один из немногих, кто обратил внимание, как много в России людей с нездешним взглядом. Достоевский раньше обращал внимание, Пимен Карпов тоже.
В других странах тоже есть, но меньше.
Поделиться212015-10-27 22:30:42
Так и есть. Николай Рязанов был человек вполне обычный и вдруг....................
Голубой
Деревня Большие Хари расположилась среди затаенного уюта приволжских
лесов. Напротив - через речонку - Малые Хари, чуть поменьше домами. Сюда-то
и направился отдохнуть (а скорее, поразмышлять) москвич Николай Рязанов - не
совсем обычный человек, совершенно стертого возраста. Возраста, по всей
видимости, вообще не было. Голова его была взъерошена, взгляд -
тревожно-бегающий, а на пиджаке - значок отличника учебы. Николай как-то
умудрялся сочетать тихую рациональную учебу XX века и службу при начальстве
с общим беспокойством в душе. Даже чай пил, посвистывая. А в кармане
засаленных брюк всегда носил большой, рваный от времени блокнот с надписью
"Основные тайны". Тень этих тайн и влекла его в эту деревушку Большие Хари -
что-то он прослышал о ней, содрогаясь по вечерам от стаканов московской
водки.э
Деревня встретила его смирно, но как-то полупомешанно. Впрочем, может
быть, ему так показалось. Дальняя родственница его Марья отвела ему комнатку
в уголке. И в первый же день Николай потерялся. Но не сказать, чтобы
насовсем. Вышел в лес за грибком и вдруг как-то бесповоротно, точно в
голубом болоте, заблудился. Как будто ничего в мире не осталось, кроме этого
бесконечно шелестящего леса. И песни в нем...
Марья пожаловалась на его отсутствие. Уже шел второй день. Пришлось
девкам собирать на чай дедушке лесовому. Нашли пень на перекрестке,
пошептали, покрошили. Песенку пропели, ласковую такую, просительную:
Батюшка лесовой,
Приведи его домой...
Поплутали немножечко, глянь: а Николай тут как тут, из-за березки
вышел. Свет не без добрых леших!
Справили возвращение. Ручьи самогона так и текли от каждой избы. Весна,
хлопотно, птички поют. На седьмой день опохмеления Николай уже знал почти
все про две деревушки. Знал про спелых старичков, выходивших перед войной из
оврагов, чтобы предупредить народ-дите о бедствии. Знал про колдуна из
местных, где-то под Тулою заговорившего немецкую артиллерию, чтоб не
палила... Но главное, что заворожило Николая, было не прошлое, а настоящее:
две ведьмы-старушки, жившие одна в Больших Харях, другая - в Малых. Та,
которая в Малых, была подобрее и обычно охотнее расколдовывала то, что
напускала первая. Впрочем, это могло быть от соревнования... Забавы со
скотом, "навешивание кисты" (т. е. волшебное возникновение опухоли) были
самым обычным делом, и бабоньки, кряхтя, бегали из одной деревни в другую,
чтобы просить одну "развязать" то, что "завязала" противоположная.
Но в жизни старушек старались избегать: больно уж нечеловечьи были
глазки, глядевшие как из кустов. "Мы одному миру принадлежим, они - уже
другому, - вздыхая, говорили пугливые деревенские старички. - Что они знают,
от того у людей ум расколется".
Опасаясь такого раскола, люди осторожно обходили не только дома ведьм,
но и шарахались от их животных: петуха, козла и кошки, которая, в сущности,
и не была никакой кошкой. Понимали, что главное происходило за стенами их
крепких домов. Только иногда зимой, при свете золотой луны и метущейся
зеркальной снежной равнины, видели, как из трубы на помеле, нагло и ни с чем
не считаясь, вылетали Бог весть куда некрасивые ведьмы.
Сам Николай, хоть и мучился со своими "основными тайнами", не мог
подластиться к старушкам, чтобы разузнать про это. Не подпускали они его и
близко. Даже кисту не навешивали. Наверное, просто не интересен он им был.
Вместо этого сдружился он с колхозным бригадиром Пантелеем, увесистым
мужиком, который был знаменит тем, что его однажды обернули свиньей.
Рассказывал об этом Пантелей неохотно, с подозрением, но от факта никогда не
отказывался. Да и так все видели, как закрутился вихрь, как на улице вместо
Пантелея оказалась дикая черная свинья, которая с утробным воем (выделяя,
однако, далеко в стороны жуткий самогонный перегар, что явно говорило о ее
человечьем происхождении) понеслась вперед. Как попалась чертова жертва под
руки ребятам, которые отдубасили ее так, что потом, когда Пантелей опомнился
в яме и волею ведьмы пришел в себя, то долго отлеживался, весь в крови!
"Надо быть учителем, чтобы такому не верить", - хохотали в деревне.
Но Николая интересовало больше внутреннее, природа самосознания влекла
его к себе.
- Что ты чувствовал, что думал, что с душою было?! - тревожил он
Пантелея.
- Отлазь, не мучь, клоп, - сердился порой Пантелей - Заслужи сам, чтобы
тебя обернули. Это тебе не "отличник учебы" напялить!
Но Николай словно совсем обезумел, духовно действительно превратившись
в эдакого метафизического клопа. "Основные тайны" совсем истерзали его. Уже
шли последние дни его долгого, заслуженного отпуска, а он совсем похудел,
глаза ввалились, и Николай уже начал, как в сумасшедшем доме, носиться по
лесу, громко призывая "батюшку лешего".
- Ни один леший к такому, как ты, никогда не придет, - разубеждали его
в деревне - Что ты такой беспокойный? Не можешь принять правду, какой она
есть. Вот ведьма, смерть, лесовой. А дальше нечего нос сувать.
Однако Николай не унимался. Тишина уже пела в его душе. Забылось все.
Стал даже надевать на голову венок из березовых листьев. И пил воду только
из родника. Ничего бы из этого, конечно, не вышло, но вдруг во сне ночью он
попал (вероятно, случайно) в некое потустороннее поле. Как мышь в мышеловку.
Сам он почувствовал это только утром, когда встал, дальним острым краем
своего несознания. А в сознании был по-прежнему - "Николай". Одним словом,
повезло парню.
...На следующий день он бегал, как всегда, по лесу. Аукался. И вдруг
видит: на пеньке сидит старичок в белом и пальцем его к себе манит, как
дурачка. Николай, охолодев, подошел.
- Ну что ты прыгаешь, все про ведьм и леших гадаешь? - спокойно говорит
ему старик. - Эка невидаль! Да у нас еще при Екатерине Великой колдуны под
Москвой свадебные поезда в волчьи стаи оборачивали!.. Ты ведь серьезное
хочешь узнать?!
- Самое глубокое и тайное, - эхом ответил Николай.
- Ну так чего же такой мелочью интересуешься? Пойдем, я тебе дверку
покажу.
Покорно, как котенок, Николай поплелся за стариком. Шли лесом, который
стал все светлеть и светлеть. Точно солнце вставало изнутри земли. Сколько
они прошли - неизвестно, но вдруг Николай вздрогнул: совсем недалеко дверка,
то ли в землянке, то ли в избушке, то ли в небе. И ум его от этой двери
сразу мутиться стал, и подымать его стало, и холодно засветило внутри.
Старик остановил его:
- Слушай, парень. Стой. Потом сделай несколько шагов к двери. Иди
медленно. Если до двери дойдешь и заглянешь, тебя не будет. Нигде. Но не
думай, что это твой конец... Ты будешь там, где тебя не будет. Но можно не
заглядывать, на любом шаге от дверки можно свернуть, если будет знак... Иди!
И Николай пошел. И сразу черный ужас заморозил его. Вернее, он сам
превратился в один ужас. Только высунулся, как у собаки, красный язык. Но он
шел и шел, точно охваченный невидимым, не от мира сего, холодным и жестоким
течением. Если бы не это течение, ужас убил бы его тут же на месте или
отшвырнул бы в сторону, как тень, превратив в черную бессмысленную жужжащую
муху. Но он двигался к дверке, уже превращенный в нечеловека, тихо волоча
свои ноги, как латы.
И вдруг - по мере приближения - ужас стал превращаться в нечто другое,
но это было еще невыносимее любого ужаса, внушенного когда-либо людям,
чертям или духам на этой земле. "Этому" не было слов, и любое безумие было
только нежным шелестом утренних трав по сравнению с этим.
До двери оставалось всего десять - двенадцать шагов, а "это" длилось
уже несколько секунд. Николаю показалось, что он уже ощущает тень того, что
прячется за дверью, тень последней тайны. Она лишь слегка коснулась его
сознания; в котором смешались все пласты: потусторонний, подсознательный,
человеческий. И в этот момент кто-то легко и нежно (свет не без добрых
леших!) выбросил его из течения, выбросил с пути к дверце...
И затем нечто голубое, воздушное пленительной струeй вошло в его
сознание. "Это будет тебе подменой, - услышал он голос, - ибо с тем, что ты
ощущал, нельзя жить, хотя ты даже не дошел до двери".
Когда Николай очнулся, ни двери, ни старика не было. Но "голубое"
прочно вошло в его сознание. Ибо лишь оно не допускало в его душу память,
знание, крик о том, что с ним было. Теперь он ничего не помнил, не знал об
этом, его сознание опять стало привычным, человечным, обыденно-смешным... Но
в душе пел приобретенный подарок - голубая радостная струя, окрашивающая все
в счастливые, гармонически примиренные тона! Без знания почему был дан этот
ложный, но милосердный подарок.
Потихоньку Николай добрался до деревни. Уже спали петухи. Одинокими
голосами перекликались ведьмы. Все было до удивительности нормально и
спокойно. Где-то в саду тоненько пели о любви. В одном окошке горел свет:
видно, пили "за жизнь". По небу - почти невидимо - летал ведьмовский петух.
Дальнейшая жизнь Николая определилась голубой струeй его сознания.
Никаких попыток проникнуть в "основные тайны" он больше не делал и блокнот
свой выбросил. Его обыденное состояние осталось прежним: учеба, работа,
дела, но второй план был уже не беспокойство, а голубой покой.
Он не знал, что этот смешной покой был лишь тенью, вернее, антитенью
того страшного, но высшего покоя, который он мог бы приобрести на одной из
ступенек к двери.
Между тем "жизнь" брала свое. Рязанов - в соответствии со своей
голубизной - тяготел теперь только к радужным метафизическим теориям и
настойчиво объяснял своим друзьям, что "в целом все хорошо" и "там" и
"здесь", но что особенно де "там", т. е. где-то после смерти, причем для
всех и во всяком случае "в конечном итоге". Стал очень аккуратен, доверчив и
к людям шел душа нараспашку, всем помогал, и потусторонний мир не
рассматривался им иначе, чем в самых демократических тонах.
На земле же стал как-то чересчур, до неприличия социален: копошился в
различных общественных организациях, хлопотал, выступал, ездил убирать
картошку, дня не мог провести без людей.
Умер он более чем странным образом. О смерти своей узнал (конечно, из
научных источников) недели за три-четыре, т. е. узнал бесповоротно. И
страшно заважничал. Никогда еще его не видели таким напыщенным и надутым.
Предстоящая смерть как бы подняла его в собственных глазах. Он даже купил
очки. Вообще, очень оживился, поучал...
И только в час смерти ему послышался дальний смешок и чей-то голос в
пустоте произнес: "Улизнул все-таки... щенок".
Поделиться222015-10-27 22:52:11
Весь вопрос в том чтобы было если бы прошел через дверь. Измерение было бы другое это понятно. Но судя по фразе "Тебя не будет" речь шла о каком-то аналоге суфийской не помню как это называется то ли фаны то ли баки. Это когда личность полностью растворяется.
Поделиться232015-10-27 23:52:41
Царство Еремы-Дурака это какое измерение?Тоже иное?
рий Витальевич Мамлеев
Ерема-дурак и смерть
В одном не очень отдаленном государстве жил Ерема-дурак. Такой дурак, что
совсем необыкновенный. Странный человек, одним словом. Даже в день, когда он
родился, стояла какая-то нехорошая тишина. Словно деревня вымерла. Петухи и те
не кукарекали.
- Не жилец, наверное, младенец, - прошамкала тогда умная старуха гадалка.
- Еще какой жилец будет! - оборвала ее другая старуха, которая жила в
лесу.
Однако до десяти лет ребенок вообще себя не проявлял. "Щенок и тот себя
проявляет, - задумчиво шептались старики. - Отколь такое дитя пришло?"
Даже слова ни одного Ерема не произнес до этого сроку: ни умного, ни
глупого. А в двенадцать лет пропал. Родители воют, кричат: хоть и дурень
ребенок, а все-таки свое молоко. Искали по естеству: нигде нет, куда ни
заходили: ни в окрестных деревнях, ни в лесах, ни в полях раздольных. Решили
искать по волшебству: еще хуже получилось. Сестрицы клубок смотали. Заговорные
слова пошептали, а клубок вывел на чучело. Стоит среди леса дремучего на
полянке чучело, а огорода нет и охранять нечего. Клубок даже от страха
развязался.
Делать нечего: зажили без Еремы. Собаки и те два дня исть не просили. От
глупости, конечно. Словно их Ерема онелепил.
Ну а так жизнь пошла хорошая: песни за околицей поются, дух в небо летит,
по утрам глаза светлеют от сказок. Сестрицы Еремушки на хоровод бегали -
далеко-далеко в поле, где цветы сами на грудь просятся и пахучие травы вверх
глядят.
А через семь лет Ерема показался. Словно из-под дороги вышел. За плечом -
котомка. Лапти такие - будто весь свет обошел. Зато рубаха чистая,
выглаженная, точно он прямо из-под невестиных рук появился. И песню поет, ну
такую глупую, что вся деревня разбежалась. Но делать нечего: стали опять жить
с Еремой.
"Пора бы его обучить чему-нибудь, - чесали затылки деревенские старики. -
Таким темным нехорошо быть".
Спросили у него, да толку нет. Тогда решили обучить охоте. Целый год
маялись, потом в лес пустили, а мальчонку за ним по пятам присматривать. И
видит малец: Ерема ружье на сук повесил, свечку в руки взял, зажег и со
свечкой на зайца пошел. Заяц туды-сюды и издох от изумления. Но Ерема ничем
этим даже не воспользовался: прет через лес со свечкой напрямик. А куды прет,
зачем? Даже нечистая сила руками развела.
Другой раз на медведя пошел. Но дерево огромное принял за медведя, на
верхушку забрался и лапоть сосет. Целый день сидел, без всякого движения.
Худо-бедно, видит народ: надо его чему-нибудь попроще обучить. Сестрицы
плачут за него, все пороги у высшего начальства обили. Но кроме как ягоды да
грибы собирать - ничего проще не придумали. Дали ему корзинку, палку - девица
сладкая по картинкам в книге грибы да ягоды различать его учила. Пошел
Ерема-дурак в лес. Приходит назад- у девицы над головой как корона из звезд
вспыхнула. Смотрит в корзинку - там одни глаза. Много глаз разных устремлены
как живые не на людей, а куда - неизвестно. Все в обморок упали. Встают - а
глаз нет, корзинка пустая. Ерема спит на печке, как дурак набитый. Ничего не
понимают. Все бегом - к колдунье. Так и так, значит, нешто Ерема - колдун?
Пошла колдунья в избу, посмотрела в рот спящему Ереме и сказала:
- Не нашего он племени. Дурак он, а не колдун.
А про глаза отгадать не смогла. Гадала, гадала, и все глупость получалась.
То козел хохочет, то свиньи чернеют неспроста.
Обозлилась колдунья. Метким взглядом глянула на Ерему: а он дрыхнет, ноги
раскинул, рот разинул и почти не дышит.
- Надо на ево, такого паразита, погадать, - проскрипела она. - Посмотрим,
что выйдет.
Вынула грязную колоду, чмокнула ее три раза, перевернула, на Ерему
покосилась - и давай раскладывать.
Раз раскинула - пустое место получается, два раскинула - пустое место, три
- то же самое. Судьбы нет, жизни нет, дома нет, жены нет, вообще ничего нет.
Ни в прошлом, ни в будущем, ни в настоящем. Первый раз у первого человека в
мире такое выходит. Колдунья струсила, видит, дело плохо, ни туды и ни сюды,
плюнула, шавкой плюгавой обернулась - и бежать. До дому - ибо даже у колдунов
дом бывает.
Народ тогда вообще во всем разочаровался. Ерема наутро встал, по грибы
пошел, да листьев сухих принес. Все ахнули и махнули на него рукой. Разные
дураки бывают, разной степени, но этот был абсолютный. Никогда такие не
появлялись.
Стали жить да быть, как будто Еремы вообще нету. "Мысли от него только
мешаются", - жаловались бабоньки. Надо было ему жену сыскать. Без жены - под
небом ничего быть не может. Но какая за него пойдет? Вдруг сладкая девица -
которая по картинкам грибы его различать учила - говорит: "Я пойду за него
замуж". Все так и обомлели. Она сказала: "Я за него пойду, потому что у самого
дурака спрашивать было бесполезно: все равно ничего не поймет". Впрочем, он
иногда говорил, но ни по уму и ни по глупости, а как - никому не понятно.
Значит, решили объявить про это событие дураку всем миром. Собрали сход,
сладкую девицу разодели, радетели ее плачут: "За кого, мол, ты выходишь?",
нищие песни поют, девица отвечает: "А мне ево жалко". Ерема стоит посередине,
в штанах, только головой в разные стороны поводит. Сладкая девица подходит к
ему и говорит: "Я тебя люблю!" Как только сказала она эти слова, вдруг тьма
объяла небо, грянул гром, и деревня исчезла. Стоит Ерема один, как ошалелый, а
кругом него тьма и пустота. Потом на миг появились опять те, кто были вокруг
него, но уже в виде призраков. Сладкая девица на него смотрит - а глаза словно
внутрь себя уходят. Ужас бы любого объял, да для таких дураков и ужасов нет.
Мигнула опять деревня призрачным своим бытием - и исчезла: куда, не стоит и
спрашивать. Гром грянул, все совсем пропало, даже призраки. Не стало и девицы.
Только эхом отдалось: "Я люблю тебя!"
Больше уже на месте той деревни ничего нет. А дурак в лес ушел. Бродит -
не бродит, ест - не ест, пьет - не пьет. Хотел его нечистый заплутать, сам
заплутался - и тоже исчез. Повеселел лес...
...Много годов с тех пор прошло. Ерема-дурак в городе объявился. Люди
добрые к нему пристают: поучить. А чему учиться-то? Но начать надо с главного,
с божественного. Но у Еремы божественное не получается: все делает
шиворот-навыворот. Опять ни туда ни сюда. Наставитель осерчал: "Ну, раз у тебя
с Богом не лады, иди к сатане!" Ну и что, пошли к сатане. На краю городка
человек жил: полукозел, полукошка. Говорили, что у него с сатаной самые уютные
отношения. Человечек Ереме: "Убей", а Ерема вопит: "И так мертвый!" Взмок
полукозел, полукошка. Принесли с подвала дитя розовое, нежное, как мармелад.
Человек дает Ереме нож: "Переступи!", а Ерема только чихнул. Полукозел,
полукошка завизжал: "Ты чего насмехаешься!.." - и в глаза ему глянул. Глянул -
и отнесло его. "Уходи, - издалека кричит Ереме, - не наш ты, не наш!"
Ну если не светлый, не адский, значит, земной, пустышный, - решили в
городе. Но про то, что Ерема ничего земного в руки не брал (потому что из рук
все валилось), - мы уже знаем. И поэтому ничего с Еремой у горожан этих,
конечно, не получилось. "Что ж - никакой!" - испугались они. "Ежели хотя бы он
тютя-вятя был, - рассуждал один старичок. - Тютя-вятя, он хоть что-то делает,
хоть сквозь сон. Вяло, а хоть что-то делает. А етот - вне всего!"
"Ничего, как смерть подберется, так запляшет по-человечески, - говорили
другие. - Смерть, она кого хошь научит".
И правда, то ли сглазил кто, но с Еремой скоро очень нехорошие шутки стали
происходить.
Жил он на краю городка, в маленьком домике, а за огородом ево и за банькой
начиналось поле. А за полем - кладбище. Совсем недалеко. И начал Ерему кто-то
с кладбища к себе звать. То платком белым махнет ввечеру, то пальцем поманит
какая-то высокая фигура у могилы. Но у дурака один ответ: исть после этого
начинает. Наварит каши, нальет маслица и уписывает. Осерчали тогда упокойники.
Один малыш ему в дверь стукнул: приходи, мол, к нам. Ну, ладно, делать нечего:
собрался Ерема к нежильцам.
Соседушка его, приметливый, все понял и смекнул: конец дураку пришел. Да
любопытный был, дай-ка, думает, подсмотрю. Пробрался по кустам к кладбищу и
глядит. Ба! Ерема при свечах на могиле с упокойниками в подкидного играет!
Лица у неживых масленые, довольные, хотя все время в дураках оказываются,
проигрывают. Словно зачарованные. Один из них даже песню запел, другой был -
при галстуке.
Оставили после этого Ерему в покое. Ни один мертвяк не вылезал.
Худо-бедно, прошло несколько недель. Как-то возвращался Ерема, сам не зная
откуда, по тропинке, и вдруг как из-под земли музыка полилась. Свет луны упал
прямо перед ним на траву. И в свете этом красавица - сладкая девица -
появилась, та, которая полюбила его в деревне. Но не сладкая она была уже, а в
тоске вся и как бы прозрачная, хотя и нежная.
- Что ж, Ерема, - говорит она, - погубила меня любовь к тебе - Погубила...
Ерема на нее посмотрел:
- Да была ли ты?.. Кто ты есть-то?
Заплакала девица, но ангел с небес бросил в нее молнию и, лишив вида
человеческого, взял душу ее к себе.
А Ерема домой поплелся, только в затылке почесывает. Опять покой для нево
наступил. Только знает на печи сидит, ноги свеся, и на балалайке поигрывает
(вдруг сам собой научился бренчать).
Тогда уж неживое царство только руками развело. Но решили к ему Марусю
подпустить. В народе говорили, ежели Маруся на кого глянет, тому смерти ни с
того ни с сево, и к тому же лютой, не миновать. Хужее чёрта лысого ента Маруся
была.
Ну, значит, обрядило неживое царство Марусю свою на выход, к людям. Как
все равно на выданье. Приукрасили маненько, потому что в настоящем своем виде
ее даже к иным упокойникам не выпустишь: не вместят. Колдовали, плявали, сто
заговоров за раз читали. Наконец выпустили красотку на свет Божий. Идеть ета
Маруся по дорожке из лесу, так даже трава сама не своя становится. Потому
Марусю такую на белом свете и держать долго нельзя. Захиреют здешние от ейных
глаз.
Подошла она к Ереминой избушке и в окно глянула. Но Ерема и сам на ее
посмотрел. Она - на ево, а он - на ее. Аж изба немножечко затряслась. Тараканы
и коты попрятались. И чувствует ета Маруся, что она понемножечку от Ереминого
взгляда в живую превращается. А он ничего не чувствует, потому что Ерема с
малых лет своих завсегда бесчувственным был. Но сказать надо, что той Марусе
живой быть все равно как нам с вами в аду в зубах самого диавола кувыркаться.
Не любила жизнь девочка. Хуже для нее казни не было, как живой стать.
Закричала Маруся дурным голосом, в ужасе на руки свои смотрит: вроде полнеют
они, кровью наливаются. Гикнула, подпрыгнула вверх, в царство навсегда мертвых
лик свой обернула: помощи просит. Оттуда тогда на нее мраком дохнули, ледяной
холод заморозил кровь в оживающих руках, голос человечий, вдруг появившийся,
пропал в бездну, зачернели исчезающие глаза...
Еле выбралась, одним словом. Неживое царство тогда решило сдаться. "Эдак
он нас всех в живых обернет", - решили на совете.
"Плюнуть на него надо, чаво там, - сказал на земле помощник мертвого
царства. - Пущай евойная Личная Смерть за него берется. Не наше ето дело".
И взаправду, если уж Личная Смерть придет, никуда не денешься: срок
пришел. Етта тебе не черт поганый, от которого крестом спасешься, а от такого
существа ничего не поможет.
Но вышел ли срок Ереме? Спросили об этом у его Личной Смерти. Та просила
подумать денька два-три.
- Чаво думать-то, - осерчал помощник. - В книгу живых и мертвых посмотри -
и дело с концом.
- Да он у меня нигде не записан: ни в живых, ни в мертвых, - ругнулась в
сердцах Личная Смерть. - Надо Великому Ничто помолиться, может, подскажут,
куды такого совать. Думаю, ошибка тут какая-нибудь.
- Ох, бездельница, - покраснел от злости помощник. - Все норовишь срок
оттянуть. Жизнелюбка!
- Сам жизнелюб, - огрызнулась Смерть. - Иди-ка своей дорогой...
Ну, так матерились они часа два-три, но Смерть на своем настояла. Через
четыре дня идет к помощнику.
- Вася, - говорит, - сроков вообще никаких нету, сказали: когда хошь,
тогда и иди.
- Ну так ты сейчас захоти, - намекнул помощник. - А то вертится он тут, ни
живой ни мертвый, и оба царства смущает.
Личная Смерть отвечает: "Ну ладно, уговорил! Пойду".
- Подкрепись только, - охальничает помощник.
Знает: никакая Смерть ему не страшна, потому что он и так уже давно
мертвый.
И вот Личная Смерть собралась. Сурьезные времена для Еремы настали. Тут
как ни крутись, а ответ держать придется. Тем временем Личная Смерть заглянула
в душу Еремы и ужаснулась: куды ж такого девать? Взять душу просто, а вот что
с ней потом делать, задача не из легких. Оно конечно, не совсем мое это дело,
думает Смерть, но ежели убить такова беспутного, то чушь получится - после
смерти у каждого путь должен быть. Умненькие по-земному - в ад пойдут,
умненькие по-небесному - ввысь, для глупых, добрых, злых, для всех пути есть.
А етот как ниоткудава. Ни в рай его не засунешь, ни в ад, ни в какое другое
место. Но делать нечего: умерщвлять так умерщвлять. Однако на деле оказалось -
Смерть далеко не всезнайка. Не дано ей тоже многое из тайнова знать.
Явилась Смерть к Ереме разом в горницу, поутру. Глянула на Ерему, и только
тогда осенило ее. Нет для него ни смерти, ни бессмертия, и жизнь тоже по ту
сторону его. Не из того он соткан, из чего мир небесный и мир земной созданы,
ангелы да и мы, грешные люди. И есть ли он вообще? И видит Смерть, что Ангел,
стоящий за ее спиной и мерящий жизнь человека, отступил. Словно в пустоте
оказалась Смерть, одна-одинешенька. "Но вид-то его ложный, человеческий,
должен пропасть, раз я пришла", - подумала Смерть. А самой страшно стало. Но
видит: действительно, меняется Ерема. Сам внутри себя спокоен, на Смерть и
внимания не обращает, а облик человеческий теряет.
Но что такому облик? Вдруг засветился он изнутри белым пламенем холодным и
как бы несуществующим. Вид человеческий распался, да и облика другого не
появилось. Сверкнули только из пламени глаза, обожгли Смерть своим взглядом
так, что задрожала она, и ушел Ерема в свое царство - собственно говоря, он в
нем всегда пребывал. Но что это за царство и есть ли оно, не людям знать. Ни
на земле, ни на небе, нигде его не найти. Только вспыхнуло пламя, сожглась
изба. Смерть одна стоит среди угольков, пригорюнилась. Платочек повязала,
нищенкой юродивой прикинулась и пошла. Обиделась.
А жизнь кругом цветет: мужики мед пьют, баб целуют, те песни поют,
старушки в Церквах Божьих молятся. Пока Смерть не придет.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 28.05.2002 14:32
Поделиться242015-10-28 08:11:15
Вот и встал ради Мамлеева. Сейчас в магазин за творогом и в девять-выезд.
Поделиться252015-10-28 10:27:14
Весь вопрос в том чтобы было если бы прошел через дверь. Измерение было бы другое это понятно. Но судя по фразе "Тебя не будет" речь шла о каком-то аналоге суфийской не помню как это называется то ли фаны то ли баки. Это когда личность полностью растворяется.
Некоторый ответ на этот вопрос Мамлеев дает в "Империи духа".
"навешивание кисты" (т. е. волшебное возникновение опухоли)
При Алексее Михайловиче за это сжигали.
Поделиться262015-10-28 10:36:05
Ну если не светлый, не адский, значит, земной, пустышный, - решили в
городе. Но про то, что Ерема ничего земного в руки не брал (потому что из рук
все валилось), - мы уже знаем.
И это тоже особое измерение. Мамлеев учил, что среди русских есть существа из таких измерений, какие не описаны ни в одной Традиции. Запредельные.
Поделиться272015-10-28 11:43:04
Мамлеев жил не при Алексее Михайловиче.
Поделиться282015-10-28 11:44:43
Ну вот он такое существо и описал. Не из рая и не из ада а из некоего своего царства которое "ни на земле ни на небе нигде не найти".
Поделиться292015-10-28 11:46:54
Не из рая и не из ада а из некоего своего царства которое "ни на земле ни на небе нигде не найти".
В западной Традиции это страна фейри/эльфов.
Поделиться302015-10-28 11:57:41
Значит все-таки его измерение известно.А кому известно то измерение которое за дверью в "Голубом"?Или то откуда был голос во снах Настеньки?