В Богословии есть воззрение, что Адам мог воспользоваться гневом и высокомерием против змея, но не захотел. Т. е., гордость и гнев не из того же ряда, впрочем говорят, эти понятия очень условны применительно к Святым. Насчёт ненависти есть разночтения; кто-то считает, что допустима против некоторых разумных существ, кто-то нет. Какие еще страсти, не знаю. Интересный вопрос, надо думать.

Отредактировано Иван Чёрный (2017-07-23 12:53:30)

Одно - западное, другое восточное. Но, "право на жизнь, свободу, и счастье" исповедуют Восток и Запад, это их общий Закон.

Восточный "нигилизм" на этом стоит. Когда будда говорит, что душа отвратительна, объясняет - она делает нас зависимыми от себя. А на самом деле, ничего нашего у нас нет, поэтому мы все имеем право на счастье. Разумеется, чтобы его осуществить, нужно сосредоточение, и какой бы труд ни прикладывать, дух уравновешивает его совершенной невозмутимостью, приятным спокойствием (вот чем привлекательно восточное). Разница внутри школ зависит от большего акцента либо на свободу несвязанности, либо на мудрое удовольствие. Насколько я знаю, впрочем, внутренняя безмятежность и от неё удовольствие духа там царят везде.
Если сравнить с аскетизмом революционеров, есть принципиальное сходство, к-е у них идёт через веру в человека, светящую им, и помогающую превозмогать всё. И там, и там хотят условия бытия согласовать с сознанием, к-е само свободно (не свободна только низшая психология). Иначе говоря, внутри всегда есть опора, к-я имманентна.   
Вот как Малявин учит, почему мы достойны этого:

"Не вычисляют, кто ты такой", поскольку у тебя нет самого себя, есть самоупорядочивающий хаос. Невозможно познать, "кто ты такой".
Напротив, в Христианстве покаяние стремится познать себя. Следовательно, сами основы культуры, где душа как сущность (с устойчивыми качествами) отсутствует, здесь очень сомнительны, будь она хоть супертрадиционной. Когда речь о том, чтобы раскрыть Пустоту, нет ориентира, чтобы не возвести в высшую степень глубину своей же психики, где она не различает себя и несебя, как в самом глубоком сне или трансе (или не хочет). 
Я тут погуглил "философия антигедонизма", и ничего не нашёл. П. ч. это Христианство.

Отредактировано Иван Чёрный (2017-08-04 09:04:34)

То, что в Китае душа не существенность, видим из таких притч, как  Чжуанцзы и бабочка, обозначающей, что нет ни философа, ни бабочки как таковых, но пустота, где те только и могут быть реальны относительно. Пустота – вместилище. Где облачно, там не прозрачно, так в «пути человека» нет Пути, а он даёт быть всему, как пространство облакам. Путь обнаруживается, когда облака рассеиваются, распознаются как воздух, к-й не отличается от пространства, и не совпадает с ним. Ни сгущенный воздух, ни прозрачный, не устойчивы, они лишь представления, к-е могут быть любыми. Пустота индифферентна к представлениям, как материя безразлична к форме. Если бы пустота имела в себе определённость, как бы мы постигали её смысл? Её определенность лишь в её неопределенности и её следствиях явлениях; она есть полнота в «тьме вещей», и абсолютная пустота в себе. Жить по ней, с одной стороны, предполагает воздержание от захваченности представлениями, с другой, любовь к судьбе, как и у Греков (разница в том, что Грек невзгоды презирает, а образцовый Даос их не испытывает, ибо магически неуязвим).
Судьба анархична, она и космос и хаос. Хаос жив и вне себя в порядке, всё, что ни происходит, благодаря ему. Мудрость в том, чтобы Путём пользоваться, но не засорять его измышлениями о том, что конкретное Представление существенно такое, а не иное. Чжуан-учитель и он сам, и бабочка, и иное, явления устойчивы не более, чем во сне. Сохранить миропорядок Китаец пытается рассуждая, что если есть хаос, значит, есть космос. Но никакое конкретное Представление не обезпечено космически, порядок в нём всегда может обернуться иным. Напр. Традиция Модерном, Даосский патриарх станет работать на заводе. Т. н. «наш» мир не имеет определённой перспективы: теоретически ничего не мешает ему стать царством роботов.
Китаец свою уверенность в благодетельности Пути видит в том, что он полезен всем. А вот безусловной благотворности в его реальности мы не видим, ибо благотворность Пустоты в том, что она место формы, а пустотная форма бывает любой. Благо Пустоты прагматично; если же не так, оправдание существования запредельно, не открыто.           

По поводу покаяния хочется заметить, что спасается тот, кто губит себя и свою душу, т. е. и эго, и внутреннее существо, кто еще не верит в Искупление, участь того неизвестна, а кто хочет быть довольным тем, что у него есть, жизненного блага, скрытого или заурядного, у того ум подчинен принципу удовольствия, он идёт «широким путём».

*Если Бог открывает волю это одно, а если есть сомнение, человек во "мнении".

Тут дело не только во внутренней очевидности воли Бога, но в отсечении воли как условии этого. Человек способен извратить всё, что ему дано. Как отличить самоутверждение от синэргии? Только если Бог открывается напрямую. Кому открывается? Тем, кто не надеется на человеческое и отрёкся.

*Чего в романтизме не было, так это как раз внешних авторитетов. Там была абсолютизация гения субъекта.

В реакционном романтизме есть стремление к мудрости древних и внешних Западу. Но это мечта: учителя разных удалённых школ и эпох не могут давать наставлений конкретному адепту. Согласованием занимается сам романтический гений. А это выводит его из ученика в критика (он сам решает, что принимаеть или нет) и фантазёра (он не вхож в круг школ, авторитетность коих провозглашает). И чем громче провозглашается авторитетность, тем больше подозрения, что это гений борется со своей субъективностью, утверждая её: учение реакционного романтика у авторитета без обратной связи как утверждение первого за счёт второго. Ведь красиво же, что у тебя есть духовный авторитет, а вот кто считает тебя учеником вопрос. Дедушками романтизма были гностики.  Провозглашая себя последователями неких духовных учителей, они сами творцы с неясным преемством. Скорее всего, их понятие авторитета было фантазийным, их эзотеризм означал полёт воображения к внутреннему ядру учений, к-м они считали себя причастными.
Реакционный романтик может стать адептом. Но если у него остаётся авторитет за пределами своей школы, значит этот внешний авторитет надуман: настоящий именно действительная передача, длительное воспитание (обучение в различных кругах возможно, но непостоянное). Здесь "романтизм" остаётся, особенно если между школами нет взаимного согласия.   
Дальнейшее вызревание романтической линии мы видим в Католической антропологии и мистике, Ренессансе, Протестантстве. Какое-то понятие авторитета везде есть, но романтик бывает и Католиком, и Протестантом. Вряд ли Православным. 

*Ответственность за смерть Гоголя и сожжение книги непосредственно несут А.П. Толстой (за халатность) и о. Матвей (яркий пример того, что священник, не будучи святым старцем, не имеет права ничего принципиального советовать, это вне его сферы компетенции).

Святой старец не обязательно знает, что он святой старец. Вы так говорите, как будто уже обосновано, что Гоголь пошёл на смерть зря. А ведь ни его литературные способности, ни невроз, ни уровень святости или несвятости о. Матвея не при чём. Канонических препятствий нет. Кто знает духовное состояние Гоголя перед смертью? Более важно, хорошо ли он сделал, что оставил писательство и умер, а не значение для людей М. Д. и компетенция в них о. М. 

*почему в китайской традиции мы не видим ни доктрины циклов,
Кое-где была, но кажется, под влиянием Буддизма. С интересными предчувствиями нашего времени.

*ни эсхатологии в сколь-нибудь явно выраженном виде, притом что чувство прошлого и историзм у китайцев как раз были всегда?

Китай дорожит укорененностью на Земле, любил плоть мира изящно. Отсюда историзм и отсутствие эсхатологии. На Ближнем Востоке много пустыни как следствие катастрофы: сознание драматично. В Индии резкий контраст гор и долины тоже задаёт резкую разнокачественность Представления. Китай скорее уютный сад.   

*Эсхатология была утрачена или же отсутствовала с самого начала?

Мне не известно, где вообще эсхатология была изначально. Видимо, она где больше ищут смысла, и древнейшее уже забыто.
Конфуцианство кажется истощением единобожия, оно понятно. Другие Китайские религии очаровательно гипнотизируют, их боишься. То ли тебя успокаивают, то ли угрожают. И где-то смех без звука.

Не читал, очень хотел бы, но я читатель-муравей. Не располагаю всеоружием критики романтизма, и не хотел бы как-то задеть Вас, да разумеется и не мог бы. Конечно, романтизм как стиль мы любим, но переносить его в религию целиком значит наталкиваться на антисубъективную ортодоксию с её «не верь себе», простотой и трезвением вместо фанатичной спонтанности, антигуманизмом и настороженным отношением к фантазии, вместо культа муз. Моя претензия к романтизму – он не доводит до до конца свою тему мировой скорби (ему не менее присущи «весна, любовь, счастье, плодородие, здоровье и радость»), феноменологический пессимизм. Разве хорошо сказал Новалис, что   «прочное счастье - удел честного человека». Разве прав, что в «отрадной веселости», «только в этой стихии мы живем как рыба в воде"? В романтизме еще есть витализм,  мне отвратительно душевное здоровье, поэтому крепкая критика вызывает не столько страх, сколько злорадную улыбку. Впрочем, если не ошибаюсь, уход романтиков в ортодоксию типичный случай, т  е  в больший романтизм, чем романтизм.   
А помните такое утверждение, что Немецкие философы были бы честны, уйдя в монахи и отшельники? Только аскет действительно «живёт жизнью, чуждой жизни». Не знаю насчёт Генона, но он всерьёз задумался о инициации. Был и у нас учёный, к-й шел по такому пути, К. Леонтьев. Почему сейчас в России таких нет? Романтизм внеинициатический эзотеризм и гуманизм. Но прямо говоря, есть сила к-я не даёт учёным придти к исихии. Это именно грех.   
А более косвенно, мы все слишком западники. И Генона не понимаем, поскольку воспринимаем его во-первых теоретически, а не жизненно, во-вторых, нам нравится его позиция вызова обществу. Она будоражит нервы, поскольку мы-то люди современные: нам нравится романтический нонконформизм и самопротивоборство. Но тот, кто образец для традиции, борется не с «современным миром», а с миром вообще, понятым как привязанность к чувствам и явлениям.     
Интересно кстати, что правые романтики левые в религии. Мы понимаем, что в армии всё по приказу, но не понимаем, что в Церкви всё по послушанию, а меньшее благословляется большим. А пристрастность к человеческому (гуманизм) даже бессознательно рисует из прироста людского рода (большего количества) и его знаний прогресс; и перенниализм также доверие к человеческому. И нравится видеть себя мучениками «полночи».